Помимо всего этого мне было неизвестно, что именно тогда, в начале 30-х годов, Зоя Киселева переживала сложную личную драму: в нее страстно влюбился женатый человек - молодой художник (?) Сережа Мусатов, она тоже сильно полюбила его. Он был обвенчан в церкви с Аней Егоровой и, несмотря на это, решил разводиться. Зоя боролась со своим чувством, но не выдержала и дала согласие; после развода они должны были вступить в гражданский брак (истинно православные его законным не считали). Н. А. Строганова была категорически против. Она имела на Зою свои виды: употребив всю свою фанатическую волю, убедила, заставила ее отречься от этого чувства, "грешного" брака и стать монахиней в миру (женские монастыри все были закрыты). Мусатов хотел покончить с собой. Когда опомнился, развелся с Егоровой и года через три, "назло" себе, сделал предложение юной художнице Алле Бурджис. Прожив с ним семь лет, она ушла к его другу, поэту Даниилу Андрееву, и посвятила тому всю жизнь. Она и поведала мне эту грустную романтичную историю через много-много лет.
А жизнь Зои была согнута, надломлена деспотизмом Н. А. Она ушла в себя и вскоре исчезла из вида - заболела тяжелой формой энцефалита. Ее лечил Валериан Вадимович Величко, и только от него мы знали, что она жива. Лет через десять она понемногу поправилась, но это была уже не та Зоя - из древнегреческой богини она превратилась в скорбную икону старого письма. Изможденная физически и психически, она работала секретаршей в каком-то маленьком музее. Через полвека навестила я Зою в Деденеве в их собственной дачке. Был жаркий июльский день... Мы пили чай, спокойно разговаривая о прошлом и настоящем. Остатки ее былой красоты преобразились в благообразие. Она - мраморная, в старушечьей кофте и длинной юбке, я - в коротком огненно-красном платье без рукавов, загорелая, как всегда - полюса единой метасферы.
Да, я увлекалась тогда историей философии и японской литературой, но мои представления о религии были примитивны: люди делятся на верующих и неверующих; верующие на христиан, иудеев и мусульман; христиане - на православных, католиков и лютеран. Есть еще какие-то секты. На таком низком уровне я не могла определить, что же отличает обитателей заказника от моих религиозных бабушек и знакомых, с которыми я вела себя непринужденно. Варфоломеевы и Величко, даже Строганова, принимали меня всегда радушно, однако между ними и мной висела незримая вуаль, за ней витала неуловимая тайна. Я ощущала это, но не подозревала, что они не доверяют мне и, должно быть, боятся: ведь работала с иностранцами! В таких дьявольских местах, как ВОКС и Коминтерн... Я предложила Ольге Дмитриевне привести к ним своего японского друга Еси Хидзиката (он жил на даче в Шуколове), она мне деликатно отказала. Я была "не наша". Почему?
Позже я узнала почему: они все принадлежали к истинно православным - к так называемой "катакомбной церкви". В ноябре 1917 года Всероссийский поместный Собор вновь избрал (после реформы Петра I) патриарха Московского и всея Руси. Им стал Тихон (В. И. Белавин), который не признал советскую власть, однако предложил пожертвовать ей часть церковного золота на помощь голодающим. Это было отвергнуто, и Тихон призвал церковь не подчиняться антихристу. Большевики начали преследовать духовенство, истинно православные ушли в "катакомбы", то есть в подполье, спасаясь от репрессий. После смерти Тихона в 1925 году патриархом стал Сергий, склонный к примирению с советским правительством, но тихоновцы не присоединились к легальным сергианцам и продолжали жить обособленно от них, скрывая свою веру. Она выразилась в смиренной душе Ольги Дмитриевны, в культуре и порядочности четырех Величек, в миссионерском деспотизме Строгановой и в чистом самоотречении Зои. Эти общие определения не выражают и десятой доли их духовной жизни, для чужого недоступной. Один путь к взаимопониманию - терпимость, другой - уверовать и примкнуть.
Свободное копирование
