6 августа 1921 г., 1 час ночи
Похоже на вечер отъезда мамы и Джона. Так же я выхожу на балкон с нестерпимым чувством, чтобы скорее минула вся эта острота и все бы стало воспоминанием. Тогда были слезы и отчаяние одиночества. Теперь вдруг замкнувшаяся большая пустота.
Я сижу с керосиновой лампой и не могу решиться лечь в постель... Где он? На Гороховой ли уже?
6 августа 1921 г., утро
В столовой Л.Н. разогревал мне чай. Виделась со своим коммунистом, который меня утешил, что замешанные посидят с полгода, а незамешанных, конечно, выпустят через недельку.
В Д[оме] Иск]усств] встретила Макса. Мы вместе пошли на Гороховую узнавать, когда принимают передачи. И там я увидела молодую даму, в шарфе на голове и длинном чесучовом пальто, с пакетом в руках. Почему-то скорее сообразила, чем узнала, что это жена Maîtr'a, и с тем к ней и подошла. Дальше мы уже действовали в контакте. И расстались приятельницами.
Так как его не было в списках, мы с Максом прогулялись на Шпалерную. Я устала до бесчувствия. Макс довез меня до себя, накормил обедом, уложил на диван и дал папиросу, а сам стал читать выдержки из своего дневника, касающиеся Тархиад. Я лежала без туфель, закинув ногу на ногу, и так с головой ушла в прошлое, что забыла горечь настоящего. Макс делал колоссальные пропуски, возбуждая мое любопытство. Например, ночь пятой Тарховки, занимавшая две страницы, была перевернута, и сразу настало утро.
Придя домой в 10 ч., я позвонила Т[атьяне] Бор[исовне], и мы совсем вошли в контакт.
Я была убеждена, что она ничего не знает, совершенно, иначе были бы странны ее слова:
-- Вы действительно очень хорошо к нему относитесь, как нельзя лучше! Я буду Вас эксплуатировать!
Коммунист мой обещал завтра {Стерто: негласными путями.} доставить передачу. Я добавила табак и папиросы (самое необходимое! А она забыла!), а Макс -- плитку шоколада. Только бы он получил. Сразу бы стало легче на душе {Вырваны листы.}.
Свободное копирование
