4 августа 1921 г.
С первого числа я в отпуску, собираюсь в Кикерино. Рассматривали "Горный ключ" ввиду новой книги Мишатского, болтали и знакомились с колоссальным томом Киплинга, которого я собираюсь переводить. Идет наше второе лето, и я вдруг чувствую пустоту в сердце и тревогу. Пошла к дяде Юзе. Там обедала и получила в подарок к именинам портьеру на зимнее пальто.
Сейчас читала Régnier и старалась развеселиться. Звонил Макс. Звонил Maîtr'ик. Сообщил новость: Гумилев арестован.
Нечего сказать. Приятно!
Вот какие бывают штуки, а я чего-то извожусь впустую...
5 августа 1921 г.
Сегодня надо было взять в шестой гимназии удостоверение Джона, затем идти в библиотеку. В библиотеке меня встретила Рая с глазами de travers {Перевернутыми (фр.)} и серым лицом:
-- Вы уже знаете, Мориц?
-- Про Гума? Да!
-- Нет! Про Maître?
-- Что еще?
Метр попал в засаду! {Стерто несколько слов, вся запись -- карандашом.}
То есть ничего не может быть нелепее!! Вчера он мне звонил, чтоб я туда не ходила, а сам пошел! Нелепое донкихотство! Я понимаю, если бы он ей этим помог. Не помог ведь?
-- Конечно, нет! Черт знает, что такое! -- неожиданно выругалась Рая.
Мои ощущения были довольно активного свойства. Я потащила Раю в Дом Искусств, чтоб узнать подробности. Проходя мимо цветной двери, где была эта знаменитая засада, я ощущала самое нелепое желание проникнуть туда... Воображаю, как он обрадовался бы моему ничем не оправданному появлению!
Когда же до меня дошло известие, что Катя героически туда проникла с едой (и чудесно избежала ареста), не оставалось даже предлога в виде передачи! Как преступник к месту убийства, я трижды возвращалась в Дом Искусств и снова шла на службу, где ловила разных коммунистов и искала их содействия.
Думала, что удастся сделать кое-что, но пока что ничего не удалось. Была у коменданта. В Кикерино на 5.50 не еду. Пять часов, и уже все возможные активные действия были мною сделаны. Оставалось пассивно ждать хода событий. Я не знаю ничего противнее!
Я говорила себе весьма рационально, что хуже тем, кто беспокоится, чем тем, кто сидит; что можно, пожалуй, позавидовать участи М.Л., а не моей, что, в сущности, он виноват до нелепости, что попался {Стерта строка, сверху стертого другой текст.}, что вообще раз его жена в городе, моя роль сводится к тому, чтобы издали всеми силами помочь ему выбраться из этой каши. И только. Но можно рационально говорить себе, что угодно.
Стиснув зубы, я взяла "La flambée" Régnier и дала себе клятву не вставать с кресла, пока не кончу.
Сперва пришлось перечитывать по нескольку раз каждую страницу, потом я увлеклась и стала читать с интересом.
Зазвонил телефон. И с трудом построенное спокойствие полетело к черту. Звонил один из моих служебных коммунистов, что ничего не сделал и чтоб я завтра зашла к нему в 2 ч. Я так и знала, что будет приблизительно так, но повесила трубку с тяжелым чувством разочарования.
Вернулась к "Flambée".
Звонок на кухне опять вырвал меня из Парижа и бросил головой об стенку. Идя открывать дверь, я уже жалела, что не прошла за цветную дверь, и придумывала предлог, чтобы сделать это завтра.
Оказалась старая наша горничная. Сидела бесконечно долго и извела меня расспросами.
Сейчас бьет одиннадцать. "Flambée" -- кончена. Только сейчас я вдруг вспомнила, что не ела с 12, как ушла из дому.
В комнате пахнет левкоями... Передачу? -- Устроит жена. Может, нужен табак?
Свободное копирование
