В тридцатые годы - 3

   В 1937 - 38 годах - пике «Большого террора» - сажали в массовом количестве старых партийных работников: «оппозиционеров, уклонистов, ревизионистов», заменяя их новыми, не знавшими революционной борьбы с царизмом и всецело обязанными своим выдвижением на руководящие посты сталинскому режиму. Сталину не нужны были мыслящие помощники - ему нужны были бездумные исполнители его воли. В стране создавался казарменный социализм, и все дела и помыслы граждан попадали под зоркое око «компетентных органов». В те времена ДОПР (дом принудительных работ) расшифровывали как «дом отдыха партийных работников». Говорят, в одном из таких учреждений была надпись: «Кто не был - тот будет, кто был - не забудет»...

   В 30-ых годах дядя Миша заведовал кафедрой Киевской высшей партийной школы и подготовил вместе с сотрудниками учебник по истории партии для ее слушателей. Партбюро института, работавшее под бдительным оком органов НКВД, нашло, что представленный учебник искажает историю борьбы рабочего класса, и вскоре дядя Миша и его коллеги были исключены из партии, уволены из института, а затем и арестованы. Дядя Миша был осужден на пять лет, четыре из которых отбывал в Соловецком лагере, а перед войной был переведен в Кемь. Много лет мы ничего не знали о его дальнейшей судьбе, получая отписки о том, что он якобы умер в лагере, или, что отбывает срок в нем. Только после XX-го съезда КПСС его жене сообщили, что в 1941 году в начале войны, накануне ожидаемого им освобождения из лагеря, его повторно судили и расстреляли, а в настоящее время он посмертно реабилитирован. Пострадали и его родственники - сестра отца, тетя Нина, учительница истории тоже была исключена из партии, выслана из Киева в село, где ей запретили преподавать историю; и она вынуждена была учить детей русскому языку, не очень хорошо владея этим предметом сама. Сталинское руководство добивалось, чтоб родственники репрессированных отказывались от них, осуждали, как врагов народа. Одна из близких родственниц дяди Миши писала нам: «Мы так ему верили. Сначала думали, что это недоразумение. Но теперь поняли: партия его осудила - значит он виноват!»

   Дядя Миша, живший до ареста сначала в Харькове, а затем, после перевода столицы Украины, - в Киеве, переписывался с моим отцом и часто приезжал в Одессу. Они всегда спорили на политические темы. Оставаясь ортодоксальным большевиком в годы сплошной коллективизации, во время голода и вымирания миллионов сельских тружеников Украины, Кубани, Северного Кавказа, Казахстана и России, даже когда сам был репрессирован, дядя Миша был уверен, что его осуждение - это происки врагов, что Сталин об этом не знает, что «печальное недоразумение» разрешится, он выйдет на свободу и вернет себе «честное имя». До конца жизни он так и не понял, почему жестокий удар получил оттуда, откуда всегда ждал помощи и поддержки, почему созданный ими для борьбы со своими идейными врагами молох, насытившись их кровью, теперь принялся за своих создателей.

   До заключения дядя Миша на себе трудностей не испытал. Закрытые распределители снабжали ответственных партийных работников всем необходимым. Как-то во время голода 1933-го года мой отец послал брату деньги и попросил прислать продукты и одежду: «Дети голодные и раздетые!» Дядя Миша выполнил его просьбу, но просил больше денег не присылать, так как «закрытые распределители предназначены для ответственных партийных работников, а не для их родственников».