Моя мама пошла в парикмахерскую. Это событие, которое совершалось не чаще одного раза в пятилетку, всегда предвещало что-то хорошее. Оттуда она вернулась с прекрасно уложенными локонами, миндалевидными, нежно-розовыми ноготками. Надев красивое платье, которое она одолжила у своей сестры, и красивые туфли, которые она одолжила у папиной сестры, она предстала перед нами.
Мы были сражены. Я ахнула, а папа надел пенсне и посмотрел на маму так, как будто видел её впервые. Дома она не баловала нас аккуратностью, ходила всегда в криво сбитом фартуке, с полотенцем на голове.
Будучи очень яркой и красивой, не заботилась о том, чтобы эту красоту сохранить. Она мыла, чистила, скоблила наш дом и считала, что для нас она и так хороша. Но когда надо было показаться публике, вот тогда в ней просыпалась светская львица, очаровательница.
У неё менялась походка, речь, движения. Видеть это для меня было смешно, стыдно и грустно. Мне всегда казалось, что идёт спектакль.
Сегодня день был торжественный и радостный. Я шла на экзамен, первый экзамен по фортепиано в жизни. Я помню лёгкое, приятное своё настроение оттого, что сейчас буду играть людям. Это было любимое моё занятие. < … >
Экзамен был чистой формальностью, так как папин друг уже договорился с учительницей, которую считал прогрессивной. Она только по одним его словам уже зачислила меня в свой класс.
В день этого экзамена её не было в городе. Мне тогда было около шести лет. Нас собрали в маленьком уютном зале. Вот тут я испугалась не на шутку. Впервые увидела рояль. Никто не сказал мне, какой он. Длинный лаковый предмет был непонятен. Сообразив, что в хвосте ничего быть не может, я обошла его кругом, увидела свои любимые чёрно-белые клавиши, нашла ноту «до» и сразу успокоилась.
Седая дама, которая была главной в комиссии и которую я сейчас же назвала маркизой, погрозила мне пальцем. Она действительно походила на маркизу своей пышной прической, белоснежной кружевной блузкой, сколотой чёрной агатовой брошью, и плавными повелительными жестами.
Детей было много. Чем-то они были одинаковые. Холёные, чуть ленивые, чуть перекормленные, в шёлковых и бархатных костюмчиках, лаковых туфельках, с огромными бантами в волосах, они вызывали недоумение.
Откуда в голодающей Одессе столько сытых, богатых детей? И только я была другая. Уже знающая бессонницу, ангины и мигрени, я задумывалась, когда они прыгали и щебетали. Я не вписывалась в стайку баловней жизни. Уже тогда и потом.
Многие играли до меня. Они бойко отбарабанивали свои сонатины и этюды. Потом маркиза обратилась ко мне.
— Как зовут тебя, девочка?
Я сказала.
— А что ты выучила?
— Я ничего не выучила. Я играю так, по слуху.
— По слуху? — Лицо преподавательницы слегка скривилось.
— Ну, а что ты можешь?
— Фокстрот «Жиголет» и разные другие мелодии.
— Фокстрот!? — В голосе её был ужас. — Нет, вы послушайте, фокс-трот! Слыхали что-нибудь подобное? — Она повернулась к комиссии. Все засмеялись.
— А где ты его взяла?
— Из окон слышно.
— А другие мелодии?
— Из тарелки.
— ?!
— Это у нас такое круглое радио!
— Ну, играй всё! — явно ни на что не надеясь, сказала экзаменаторша.
Я заиграла, сама того не ведая, Седьмую симфонию Бетховена. Стало очень тихо. Когда я кончила, маркиза сама подошла ко мне, окунула мою голову на тонкой шейке в свои белоснежные кружева, обняла меня своими толстыми, добрыми руками и сказала: «Передай маме, что мы тебя приняли. Пусть напишет, в какой школе ты хочешь учиться и адрес твой».
— Адрес: Пушкинская, 58, квартира 6. А учиться я буду, если можно у Марии Львовны.
— Можно, можно, майн кинд, — произнесла она очень растроганно.
Я знала эти слова. Их говорила мне моя бабушка. Это были слова нежности.
Рассказ «Мой первый экзамен» опубликован в журнале «Музыкальная жизнь», № 2 – 1994 г.
