|
|
Наступили сумерки. В комнате становилось темно. Музыканты, по приказанию княгини, поднялись на террасу, загремели в бубны и начали хором воспевать славные подвиги ханов и знаменитых родов, воспели княгиню, княжну Салтанету и ее жениха. Салтанета сидела на диване, облокотясь на столик, отделанный перламутром, на котором горели две свечи в серебряных подсвечниках. Косы ее спускались до пола. Она была как-то странно хороша. Татарки сбирались домой, накидывали на себя белые кисейные покрывала. Княгиня спросила меня, не прикажу ли я что-нибудь пропеть музыкантам. Я слыхала любимую народом песню "Чипеим" -- голос песни живой и приятный -- и назвала "Чипеим". На лице княгини выразилось неудовольствие. Оказалось, что Чипеим была известная красавица, разошлась с мужем и не славилась скромностию жизни, а потому и избегали говорить о ней в почетном доме. Я просила объяснить княгине, что все это мне было неизвестно. Княгиня успокоилась, улыбнулась и весело крикнула музыкантам: "Чипеим". В минуту комната огласилась живой, веселой песнью. Татарки пересмеивались, княгиня улыбалась. Прощаясь, княгиня звала меня к себе обедать и ужинать и вместе с княжной проводила в сени. Кормилицы несли на руках полусонных детей. Перед нами и за нами мелькали в темноте закутанные в покрывала татарки. Накрапывал крупный дождь; осторожно ступая по мокрым камням неровной мостовой, мы пробирались во дворец. Мимо нас пронеслась на татарских лошадях кавалькада путешественников с накинутыми на плеча бурками и дам, завернутых в мантильи. Во дворе дворца вываживали лошадей, на террасе сидело много путешественников и пили чай. Продрогнув и промокнув, мы пробрались в свое отделение, там нас давно ожидали за чайным столом и засыпали вопросами. Самовар кипел, душистый чай лился по чашкам, разговор оживился. Приятно, и тепло, и светло было у нас в комнатах. Скоро ветер разогнал облака. В синеве поднялся месяц-- все засияло. Свистнул соловей и залился дивной песнью; шумели фонтаны, цвели и лили аромат розы. Как хороши твои ночи, Таврида! |