Таврида (1838) - 8

Желая познакомиться с образом жизни татар, я пригласила к себе жену Османа, и чрезвычайно удивилась, увидавши толпу закутанных в покрывала татарок, разряженных татар, детей и множество оборванной прислуги. Вся толпа шумно поднялась на террасу и ввалила в комнаты. Это был татарский набег. От переводчицы я узнала, что если приглашают татарку, то она является со всей родней и прислугой.

Татарская княгиня Канкалова, узнавши, что меня интересует образ жизни татар, пригласила меня к себе на вечер. Я отправилась к княгине пешком, с обоими детьми, кормилицами и переводчицей. Войдя во двор, окруженный высокими стенами, я увидала множество татарок в блестящих нарядах. Княгиня, с семнадцатилетней дочерью, встретила меня на крыльце с восточными приветствиями. Обе одеты было просто, только планшевые рубашки, вроде наших русских, из тонкой сырцовой материи, застегивались дорогими изумрудными запонками да широкий, низко спущенный пояс горел золотыми бляхами рельефной работы. Длинные черные волосы княжны были заплетены в две косы, спускавшиеся чуть не до колен, в них вплетены были золотые талисманы, привезенные из Мекки дервишем, на голове ее надета была маленькая шапочка пунцового бархата. В ушах висели серьги с длинными жемчужными подвесками.

Одежда других женщин отличалась большей или меньшей пестротою и богатством.

По приглашению княгини, мы вошли в гарем, за нами все татарки. Это была довольно большая комната, разделенная на две неровные половины легкими колоннами. Окна были в мелких переплетах с цветными стеклами. В большей половине комнаты поместилась на широком диване княгиня, княжна, ее кормилица, я с детьми и мамками да переводчица. В другой половине расположились на полу татарки. Княгине подали трубку с длинным черешневым чубуком, -- предложили и мне, я отказалась.

Когда под окном раздались звуки скрипок, дудочек и бубен, по знаку княгини две девушки поцеловали руку княгини, княжны и у меня, потупили глаза, вышли на средину комнаты, стали друг перед другом и, медленно переступая, стали делать руками тихие движенья. Когда музыка заиграла веселее, пляска оживилась и перешла в быструю и страстную. Музыка гремела, все татарки составили полукруг и начали известный в Крыму греческий танец; держась за платки, они делали разные фигуры и заплелись плетнем. В комнатах становилось душно, раскрыли окна, перед окнами брызнул и заструился фонтан. Вошли служанки с большими серебряными подносами, на них стояли хрустальные графины с чистой, ледяной водою, стаканы и множество блюдечек серебряных и золотых с вареньями и фруктами. Тут были розы в сахаре, недозрелые грецкие орехи, айва, кизил и белые лилии. Когда всех обнесли угощеньем, подносы поставили на низенькие татарские столики -- вблизи меня.

Княгиня, через переводчицу, расспрашивала меня, зачем мы в Крыму и долго ли пробудем, сообщила, что дочь ее выходит замуж, а сын гвардеец -- женится, и приглашала на обе свадьбы, я пожалела, что не могла этим воспользоваться.

Музыканты заиграли французскую кадриль, девушки пробовали ее танцевать, дело не ладилось -- все перемешались, столпились и вдруг несколько приятных голосов запели татарскую песню, им вторила одна скрипка. Пропевши первый куплет, они умолкли. Из-за окон им отвечали музыканты вторым куплетом -- всем хором с бубнами и флейтами. Музыканты кончили, в комнатах снова раздались женские голоса.

В это время подали в фарфоровых чашках прекрасный чай со сливками, лимоном, печеньями. Княжна меня усердно потчевала. Она говорила довольно хорошо по-русски и подарила мне стихи своего сочинения на татарском языке.

Между всеми посетительницами отличалась миловидностию и красотой четырнадцатилетняя дочь кадия Сиэде. Княгиня, узнавши, что Сиэде мне понравилась, велела ей сесть на скамеечке у моих ног.