В "Путевых записках", этом первом опыте Вадима на литературном поприще, почти ничего не говорится о предметах, встречавшихся по пути. Они по преимуществу выразили собою исторические наклонности еще юного писателя, душа которого переполнена знаниями, чувствами, мечтами, любовью к родной стороне и к человечеству.
Выезжая из Москвы в Украину, автор "Путевых записок" прощается с Кремлем. Вид Кремля будит в нем воспоминания о татарах, литовцах, поляках, разрушавших его, и о событиях, которых он был свидетелем.
Вдали от Кремля новые картины не вытесняют воспоминаний, с которыми автор оставил Москву, они отнимают у него от настоящего и слух, и зрение, и чувство; перед его внутренним взором рисуется картина постепенного освобождения России от притеснявших ее народов. Он вспоминает имена ее освободителей и когда называет Петра -- Россия перед ним колоссально поднимается до запада, и автор говорит: "Гряди же, о моя родина! к развитию всех сил своих!"
Далее Вадим рассуждает о памятниках, о зодчестве России, о религии и характере славян вообще.
Отличительной чертой всех славянских народов он находит перевес внутренней жизни над внешней; тишины, спокойствия над деятельностью; вследствие чего считает их всех предрасположенными к принятию греческой религии, имеющей много общего с их характером. Даже и те славянские племена, которые приняли католицизм, по его мнению, не выразили ни его силы, ни его фантазии, и как на один из наиболее ярких примеров указывает на Богемию.
"Богемия, -- говорит Вадим,-- страна славянская, первая обратила критический взгляд на свою религию, меньше всех увлеклась блеском католицизма и первая водрузила знамя реформации. Восстанием Гуса она доказала, что ищет в религии не посредничества пап, не блеска, не внешней торжественности, но истины, идеи и прямого созерцания. Она делом доказала, как ей близка религия греческая и как она близка всем славянским племенам, и все они усвоили бы ее, если бы Запад не распространял с такой силой и быстротою своего учения. Богемия, принявши католицизм, никогда не действовала вполне в его характере; принявши его формы, присвоивши многие из его понятий, не сделалась вполне католической {В Чехии исповедание католическо-протестантское. В протестантизме чехи примкнули к тому его исповеданию, которое меньше отзывается германизмом и имеет больше общего с воззрениями чешско-братского исповедания -- к католицизму. Теперь вновь возносится в Праге православный славянский храм, посмотрим, не оживит ли он в Чехии преданий их собственной древней независимой церкви. (Прим. Т. П. Пассек.)}". Вадим находит, что вообще перевес внутренней жизни над внешнею во всех славянах проявляется одинаково: в невежественном народе -- беспечностию; в простом воине -- равнодушием в опасностях и уверенностию в судьбе; в несчастий -- непостижимым терпением; в ученой деятельности -- созерцательностию ума. "Какая преданность судьбе, какая наклонность жить внутреннею жизнию! Какое терпение! -- говорит он, -- но когда переполняется чаша его страданий, когда испытаны все оскорбления, все бедствия, когда наступает великий час его деятельности, -- с какою силою он восстает против врагов своих! Кажется, вся сила, сохранившаяся в века тишины и внутренней жизни, разом облекается во внешнюю деятельность; но после великих переворотов всю славу успехов отдает богу, и вновь наступает тишина и внутренняя жизнь".
Указавши на факты, подтверждающие этот взгляд на славян, Вадим говорит, что жизнь народов надобно исследовать, кроме летописей и памятников, в быте и характере живущих поколений и в влиянии на нее внешней природы; но и исследование, добавляет он, тогда только будет точно и ясно, когда найдется элемент, который, как главный деятель, движет всеми событиями, по которым развивается ткань жизни того народа, который хотят не описать, а воссоздать.
Тот не понимает истории-народа, кто не объемлет умом, не сочувствует сердцем всем движениям его внутренней жизни, кто думает воссоздать жизнь только по летописям и остаткам искусств; кто не видит основных начал, по которым действовало минувшее и станет действовать грядущее. Чтобы понять настоящее народа, надобно быть среди него, видеть его под всеми изменениями и впечатлениями обстоятельств и под условиями внешней природы.
Для этого надобно путешествовать.
С чего начать?
Вопрос этот разрешает история государства, -- говорит Вадим.
Государство имеет свои центры, из которых развивается и слагается его жизнь. Центры заключаются в определенной местности и характеристике известного племени и разливают на жизнь государства свои оттенки.
Свободное копирование
