Москва (1815-1818) - 6

   Единственным товарищем его детства от времени до времени бывала я. "Еще в те времена, -- вспоминал Саша, -- когда были живы m-me Прово и m-me Берта, Бушо не уезжал в Мец и Карл Карлович не улетал в рай с звуками органа, иногда гостила у нас родственница. Сначала она была маленькая девочка, потом побольше. Приезжала она всегда в Москву из Меленок (Корчевы) в сопровождении сперва матери, потом тетки, разительно похожей на принцессу Ангулемскую {Младшая дочь Петра Алексеевича Яковлева -- Елизавета Петровна, в замужестве Смаллан. (Прим. Т. П. Пассек.)}"[1].

   Родственники Ивана Алексеевича, видя безмерную избалованность Саши, предрекали, что в нем не будет пути, а, основываясь на его тщедушности, ожидали, что чахотка скоро унесет его из этого мира.

   Действительно, это был ребенок худой, бледный, с редкими, длинными белокурыми волосами, с большими темно-серыми глазами, в которых порой блестели искры и рано засветилась мысль. Невзирая на его чрезмерную живость, он редко улыбался, шалил, ломал, шумел серьезно, как бы делая дело. Часто, бросивши игрушки, он останавливал взор на одном предмете и как бы вдумывался во что-то. Чувствуя нерасположение к себе родных со стороны отца своего, несмотря на их видимое внимание, он и сам их не любил и старался избегать их присутствия. В особенности он старательно удалялся от княгини Марии Алексеевны Хованской, которая из любви к брату Ивану и по долгу христианки, как она выражалась, желая сколько-нибудь исправить избалованного ребенка, всякий раз, как только он попадался ей на глаза, читала ему нравоучение и пугала его, говоря, что до нее доходят слухи, как он капризничает и никого не слушает, и что если это правда, то она его запрет в свой ридикюль или в табакерку. Потом, обращаясь к брату, прибавляла: "Отдай-ка мне своего баловника на исправление, я его сделаю шелковым". Саша боялся ее до смерти; иногда достаточно было сказать: "Вот постойте, я скажу княгине, что вы не слушаетесь", -- и он делался шелковым[2].