Не совсем на дне - 5

1951 год встретили вдвоем с Женей в восемь часов вечера в укромном уголке зоны. Единственный уличный фонарь отбрасывает издали голубой свет на снег; не холодно, только минус 5. Мы сели на пни, расстелили на коленях полотенца, разделили кусок сала, четыре печенья и шесть конфет из ее посылки. Что же нам себе пожелать? Свободу? Вряд ли, это пустой звук. Женя воображает, что скоро опять будет война и "все это кончится" (до нас дошли слухи о какой-то "холодной войне", что такое, мы не знаем). Я не допускаю этой мысли, и мы поспорили - заключили пари на пять рублей сроком на десять лет. (Она, конечно, его проиграла и в 1961 году прислала мне пятерку в письме.) Поздравили друг друга и мысленно всех наших родных и друзей на воле, обнялись и поцеловались, обе в телогрейках с кружками полузамерзшей воды в руках.

Чешется голова, чешется тело - побежала к врачу. Она успокоила меня: это не чесотка, а вши. Я покраснела до ушей, пробормотала: "Рядом со мной спит лохматая грязная баба..." Меня сейчас же обработали в бане, постель и одежду в прожарке, я переселилась на пустую полку в углу.

Врач Елена Казимировна - полька, осужденная на двадцать лет за борьбу против раздела Польши между Гитлером и Сталиным в 1939 году. Гордая, замкнутая и привлекательная, эта женщина живет в отдельной комнате при санчасти; после приема переодевается в домашнее платье, готовит обед на керосинке. Она хорошо воспитана и образованна, любит порядок. Попросила меня сделать бордюр на желтых обоях своей комнаты. Я предложила греческий орнамент, вырезала трафарет и, стоя на стремянке, расписала широкую полоску коричневыми меандрами. Елена Казимировна была довольна и пригласила пообедать вместе с ней, угостила куриной лапшой и курицей с рисом (не ела такого полтора года). Я была растрогана и стеснялась сидеть за столом со скатертью и тарелками. О своем деле она молчит, не доверяет никому, в ее синих глазах таятся осторожность и грусть. А я охотно рассказала ей о своем романе с Кржижановским и увлечении польской литературой - ей было очень приятно поговорить об этом, о Г. Сенкевиче и Пшибышевском, о Стефане Жеромском и Юлиане Тувиме, а также о музыке, о Шопене... Если бы не вши, не отвели бы душу. Я стала бывать у нее после работы, и завязалась дружба, которой не суждено было окрепнуть: через месяц Елену Казимировну увезли ночью в Инту, мы не смогли даже проститься.