Воспоминания. Гражданская война. 1918-1919. - 13

Меня никто не знал. Значит, я так добиться ничего не мог бы, нужны были бумаги. Поехал к коменданту крепости. Он объявил, что ничего сделать не может: бумаги не имеют никакого действия. Я сел за его стол и написал сам на русском и французском языках общее обращение ко всем властям с просьбой оказать исключительное содействие генералу фон Валь, едущему по особому приказанию в Париж. Когда эта бумага была мною написана, я заставил коменданта крепости её подписать, а адъютанта – скрепить её и приложить все печати.

С этой бумагой я побежал на берег, сел на моторную лодку и выехал на французский адмиральский корабль «Jean Bart». Меня беспрепятственно пустили. Я вошёл в каюту начальника штаба французского флота и сказал ему, что еду по особому делу в Париж и прошу меня взять на броненосец или на французский корабль. Начальник штаба ответил, что он эту просьбу должен отклонить, т.к. только что получено приказание французского правительства, категорически запрещающее въезд русских во Францию. Я ему говорил, что моё дело совершенно особое, и я прошу меня пустить поговорить с Адмиралом Франше д‘Эспере. Он пожал плечами и, уходя к адмиралу, повторил: «Только я Вас предупреждаю, что это совершенно бесполезно».

Минуты, которые я ожидал, казались мне вечностью, да и надежды никакой не было. Но я всё же сунул ему в руки написанную мной самим бумагу со штемпелями. Через пять минут он вернулся и, ни слова не говоря, сел в своё кресло, опять пожимая плечами. Мы оба молчали. «Адмирал, ввиду особой Вашей бумаги, счёл возможным приказать дать Вам визу. Отправляйтесь во французское консульство». Я чуть не подпрыгнул, но надо было благодарить его сдержанно, т.к. надо было делать вид, что это моё законное право.

Поехал на берег с чувством спасённого. К этому времени К.О., каким-то чудом спасшись от татар, тоже приехала в Севастополь, и я её увидал на молу.

Побежал в консульство. И то, что я тут увидел, не поддаётся никакому описанию, - да я и не сумею передать того безобразия и той распущенности, которая там царила. Всем распоряжалась красивая намазанная молодая кокотка, которая вела себя с публикой, как только может зазнавшаяся публичная женщина. Бумаги бросались в лицо публике. Почтенные люди, пришедшие за спасением, выгонялись с подлыми и постыдными шутками. Простояв 1-2 часа и не добившись очереди, я понял, что только взяткой можно чего-либо тут добиться. Французский солдат получил на чай и, простояв ещё за какой-то дверью во дворе, я был как-то обходом введён в комнату. После страшной ругани я вырвал визу себе и всем ехавшим со мной, в том числе Кларе Оттовне.

Каково же было моё неописуемое разочарование, когда я вдруг узнал, что отход французского парохода отменяется. Пароходы должны были остаться, т.к. с большевиками вошли в соглашение. Публику на пароход было приказано не пускать; бывшие тут французские пароходы должны были уйти не за границу, а в Одессу. Надо было найти другой выход.

На рейде далеко в море стояли англичане. Но как к ним добраться? Узнал, что без содействия командира русского флота нельзя обратиться к англичанам. Побежал в штаб флота. Тут происходило столпотворение вавилонское. Я подошёл к графу Келлеру, только что вышедшему ко всем собравшимся и объявившему, чтобы никто к нему с просьбой о выезде не обращался, т.к. он имеет категорическое приказание и т.д. Схватив его за рукав, я потащил его в сторону и сказал: «Я такой-то, тот самый, который только что выручил Вашу belle-soeur <невестку – франц.>. Я думаю, что гр. Келлер сумеет ответить мне, когда я прихожу с просьбой спасти мою семью». «А что же я могу сделать, ведь мне запрещено». «Вы мне дайте Вашего адъютанта и прикажите мне оказать содействие от Вашего имени, а я сам сумею». Он подумал секунду и потом сказал: «Хорошо».

Через секунду я бежал с адъютантом к берегу, чтобы сесть в катер и поехать к английскому адмиралу. Недалеко последние добровольцы грузились на пароход в Новороссийск. Я увидел Маришкавича в шубе с белым барашковым воротником, который хлопотал и распоряжался. Но на катерах уже все матросы перешли пассивно на сторону большевиков, впустили холодную воду в котлы катеров, - мы бегали от одного к другому; они лишь смеялись над нашим отчаянием.

В это мгновение мимо пристани проехал какой-то иностранный катер. Я замахал руками. Он приостановил машину и спросил по-гречески, в чём дело. Я ему дал знаки, чтобы он подъехал. Он в недоумении исполнил моё желание, видя адъютанта коменданта в форме. Мы с адъютантом сели и спросили, куда он едет. «На греческий корабль». Я ему сейчас же ответил, что мы тоже едем на греческий корабль.

Итак, вместо английского адмирала мы увидели через несколько минут греческого капитана, от которого я в самой категорической форме потребовал, на основании французской визы, вопреки приказам никого из русских не брать, взять меня с собой и тут же отдать об этом распоряжение. При всём этом, наличие адъютанта командующего флотом сыграло решающую роль, т.к. всё, что я говорил, подтверждалось им от имени Командующего флотом.

Как только пароход подошёл к молу, я, не слезая с парохода, подозвал к борту жену и детей и через борт перетащил детей на пароход, после чего последовали наши вещи, жена и Клара Оттовна. От. Тут мы действительно оказались спасёнными. Но страхи вскоре возобновились. Команда объявила, что забастует, если не исполнят ряда её требований. Пароход вместо того, чтобы уйти, продолжал стоять. Тут наша кухарка Марта, участвовавшая в перетаскивании тяжёлых вещей и предполагавшая, что ещё много предстоит передряг, объявила, что желает вернуться в Биюк Савва. Я её проводил на постоялый двор, дал ей письмо для Эмирвали и сам побежал обратно на пароход. Наконец, мы всё же тронулись.