Воспоминания. Гражданская война. 1918-1919. - 11

Когда я вспоминаю эти чудные дни, то кажется, что это было не на этой серой земле, а где-то в сказке. Полились хрустальные ручейки с гор, и я, как, бывало, мальчиком в Ассике, целыми днями занимался направлением воды, рыл канавки и радовался чудесной погоде. Это было в первых числах марта. К нам приходили татары, говорили, что большевики близко, но я тогда держался ошибочного мнения, что большевики не тронут тех, кто своим трудом зарабатывает на земле насущный хлеб. Кроме того, у нас не было денег, и мысль об отъезде мне не могла прийти.

Но вот вдруг ночью просыпаемся от удара по нашей железной крыше и после этого слышим, как ходят по ней. Было около двух часов ночи. Объяснение могло быть только одно: на нас совершается нападение, и часть нападающих залезла по лестнице на крышу. Когда нас заставят выйти из дома, то застрелят выстрелами сверху. Я схватил два револьвера и бросился к выходным дверям. Кларе Оттовне я приказал тихо повернуть ключ и сразу распахнуть двери, сам же я спиной прислонился к противоположной стене, чтобы оттолкнуться и вылететь из дверей до ближайшего куста. Если это удалось бы, то у меня были 16 выстрелов, которые могли нас спасти. Так мы и сделали, и громадным прыжком я оказался в кустах, после чего двери закрыли на ключ.

В кустах я просидел несколько мгновений и прислушивался, - никого не было видно. Я стал в кустах делать круги вокруг дома. Ничего. На южной стороне дома я слышал, как что-то звероподобное зашумело в кустах, но ничего не мог разобрать. Покружив с полчаса вокруг дома, я решил влезть на крышу, что казалось риском, но и на крыше никого не было. Весь инцидент – сверхъестественное явление, спасшее нам жизнь. После бессонной ночи мы пришли к некоторым новым убеждениям, а именно: я всегда был очень самоуверен при мысли о нападениях. Когда же пришлось на практике проверить, то оказалось, что я не смог бы оказать сопротивления, т.к. один человек на крыше и другой – в кустах могли меня с лёгкостью уничтожить. Стало быть, надо было увезти детей в город. Всюду шли слухи о приближении большевиков.

В 7 часу утра я сел на гнедую кобылу, единственную оставшуюся до конца лошадь, и в сопровождении Клары Оттовны, шедшей пешком, поехал к Императрице. Только она одна в точности должна была быть ориентирована, и если дела обстоят плохо, то она могла оказать мне содействие. На горе Кошка мы встретили знакомых греков, которые с гордостью рассказывали нам, что греческие войска участвовали в отражении большевиков и нанесли им поражение. Настроение у нас поднялось. Но, когда мы были в Симеизе, то со всех сторон слышали тревожные известия о полном развале добровольческой армии и об изменническом поведении французов. Я удвоил ход, и К.О. бежала целые вёрсты.

Около забора Императрицы я слез, сказал К.О., чтобы она пока подержала бы лошадь, и пошёл пешком, но, не доходя до входных ворот, встретил группу приличных дам, громко говоривших об отъезде Императрицы. Я узнал, что всё брошено, что никого уже нет в доме Императрицы, и что английские броненосцы, взявшие на борт членов Императорской Семьи, ушли на рейд. Мы сейчас же двинулись дальше.

В Ливадии старик сторож нам открыл ворота и на мой вопрос развёл руками. «Добровольцы такими трусами оказались, - ведь как только пошёл слух о большевиках, так сразу все из Ливадии выскочили, а вот», - он указал на подводу с вещами, - «последние их пожитки увозятся. Никого больше не осталось; все убежали и нас стариков бросили на верную смерть».

Доехали до Ялты. Там паника. Я в транспортную контору. Встречаю генерала Дибича. «Скорее садитесь на последний пароход, иначе поймают и замучают». В транспортной конторе был и комендант города Ялты. Он, весьма энергично атакованный мной, почти сразу же согласился мне дать два автомобиля для вывоза моей семьи, после чего «мы, может быть, если приедем до наступления темноты (что было исключено), попадём на последний пароход». «Куда идёт этот пароход?» «В Новороссийск». «А английские броненосцы?» «С Императрицей, членами Императорской Семьи и «избранными» - за границу, кажется <на> Принцевы острова, Мальту или Англию». «Когда уйдут?» «Хотят выждать ухода последних пароходов и защитить их погрузку».

Я бросился к берегу, взял моторную лодку и поехал в море на броненосец «Malborough». Меня пустили на борт. Я попросил доложить Императрице. Но тут на моё несчастье Императрица, всю ночь не спавшая, только что легла и заснула. А ведь каждая минута была вопросом жизни и смерти. Разбудить Императрицу при таких обстоятельствах было немыслимо.

Я узнал, что Великий Князь Николай Николаевич на борту. Действительно, на задней палубе сидела его гигантская фигура с обычной трубкой во рту. Он её кусал, показывая большие зубы и искривляя, по обычаю, лицо в презрительную гримасу. При нём был ординарец кн. Орлов.

Я подошёл к Орлову и попросил его доложить Великому Князю, что я со своей семьёй застрял и прошу меня взять на борт. Орлов подошёл, что-то сказал и, получив в ответ одно слово, должно быть, «к чертям», вернулся и сказал: «Великий Князь приказал Вам передать, что всё на броненосце занято до последнего места и за Вас просить он не может. Вам надлежит поехать в Новороссийск». Всё это в тоне снисходительной небрежности и некоторой насмешки, что приписываю, помимо его хамства, своему костюму.

Тут не было времени долго думать. Я сбежал с палубы, сел в лодку и вернулся на мол. В то мгновение, как я причаливал, от мола отчаливала моторная лодка с массой «избранных», и среди них я, к моей радости, увидел кн. Долгорукова, обер-гофмаршала Императрицы. Выскочив из своей лодки, я подбежал к тому месту, против которого он сидел в лодке, и окликнул его, быстро говоря ему, в чём дело, уверенный, что он, зная отношение ко мне Императрицы, обо всём доложит и мы всё же уедем не на гибель в Новороссийск, а за границу. Каково же было моё удивление, когда Долгоруков только развёл руками, а потом, не ответив мне ни слова, повернулся ко мне спиной и стал разговаривать со своим соседом. Лодка в это время отчаливала и быстро ушла.

Я на мгновение остолбенел. Человек зверь проявился во всей наготе. Делать было нечего и терять время тоже нельзя было ни секунды. Я побежал к коменданту за автомобилями и настоял, чтобы немедленно сделали бы наряд добровольцев для сопровождения автомобилей. Это было исполнено. Прошло несколько времени, но сами автомобили не подъезжали. Вдруг подбегает ко мне комендант и говорит: «Вы уже простите, но автомобилей дать не могу, начался бой на окраинах Ялты, и все машины заняты». Но тут он у меня не вывернулся, и я сам реквизировал себе первых два подъехавших автомобиля, - если не дал бы, убил бы его. Нашёл какого-то добровольца, которому комендант приказал с винтовкой сопровождать меня. К.О. я сказал ждать с лошадью на улице, пока я вернусь.

Но уже дисциплины никакой не было. Когда мы подъехали к окраине Ялты, тот автомобиль, в котором я не ехал сам, остановился, и шофёр объявил, что у него испортилась машина, а доброволец, который сидел в моём автомобиле, заявил, что дальше ехать нельзя, и сам слез. К счастью, мой шофёр оказался более храбрым и согласился поехать со мной вдвоём.

Через населённые пригороды мы давали полный ход, - если кто попался бы, раздавили бы, - тут уж нечего было смотреть. Но самое страшное было, что в Кекенеизе шофёр оставался один (я должен был спуститься в Биюк Савва – 4 версты туда и 4 – обратно в гору) и мог повернуть и уехать. На него могли напасть и отнять у него автомобиль.