Дневник похода 1939 года по Чечне и Тушетии - 15

  10 день похода.

  19. VIII.39.

  1. Перой - Саканхой

  2. Жангой - Хангихой

  Прекрасно утро в горах.

  Воздух так живительно свеж и чист, небо ясно. Бесконечные зубчатые хребты сияют в утренних лучах, в ущельях же лежат глубокие синие тени. Маленькие облачка, отрываясь от оврагов, в которых они ютились, уплывают всё выше и понемногу растворяются в лучах солнца. На самом дне ущелья, среди изумрудной зелени леса, змеится светлая лента реки, и её немолчный гул наполняет воздух бесконечным, серебристым журчанием.

  Как далеко и нереально здесь в горах, в этом живописном и диком ущелье, мысль о городе, о Ленинграде, с его пылью, шумом и постоянной спешкой, - о бесконечном сидении за чертёжным столом на работе... Увы, хотя об этом не думаешь, - это есть! - Оно наложило свою лапу на весь наш путь... Сроки отпуска так коротки - и нельзя хотя бы денёк беспечно пожить в этом зелёном ущелье, на берегу звенящего ручья, без цели, без думы... Нет - идти и идти, собирать материалы, рисовать, чтобы привезти всё это в конце нашего пути всё в тот же пыльный хлопотливый город... Все местные в один голос уверяли нас, что дойти до родины Абдул-Кадира - Саканхоя, а затем и до Хангихоя (места, где мы должны встретиться с ребятами) - пара пустяков, что займёт это времени... ну, не больше, чем пол дня. Поэтому мы решили поработать немного здесь, в Перое, не торопясь с выходом дальше. Сказано - сделано: сразу после завтрака все забирают свои альбомы и расходятся, кто обмерять типичное жилище, кто рисовать общий вид селения, кто обследовать какие-то развалины, а кто... сбривать снова щетину. Я же как дежурная направляюсь к источнику - скрести нашу многочисленную посуду. Небольшое крытое каменное сооружение защищает от солнца маленький водоём, откуда холодная и вкусная вода, несколькими, струйками стекает в приставленную здесь для скота колоду. Водоём этот находится на полпути между обеими половинами селения, у самой дороги, и все прохожие останавливаются здесь попить воды и поболтать друг с другом. Все они, конечно, с большим любопытством разглядывают меня со всем моим хозяйством и, по мере возможности, стараются завести беседу. Женщины в простых и тёмных одеждах, неся на плечах свои красивые кувшины, лёгкой поступью сходят к источнику и, набрав воды, так же легко, красиво изогнувшись, уходят наверх, унося отяжелевшую ношу.

  Но вот - слышится призывный свисток - сигнал к сбору. Как всегда, уложившись и навьючив ослов, прощаемся с гостеприимными хозяевами и, одарив их детей деньгами и конфетами (взрослые никогда не принимают платы за ночлег), фотографируем провожающих. В 1 час 30 мин. караван наш покидает гостеприимное селение. За поворотом, внизу, видим совсем развалившиеся остатки башен - это старый Перой. Очень пологим спуском подходим к оврагу, где проводник указывает нам минеральный источник, бьющий где-то высоко из скалы. Вся скала эта и окружающие камни покрыты красивыми, переливающимися на солнце, сталактитами. К источнику ведёт выдолбленный в скале скользкий карниз, наверху же устроена площадка из уложенных на выступы скал шиферные плиты. Лебедёнок забирается туда, чтобы выпить из привешенного тут же на цепочке рога, этой чудодейственной, по - словам местных, воды.

  Вот и хутор Курой. Он расположен ниже тропы, на уровне которой приходятся его плоские крыши. Одну из этих крыш старательно утаптывает какой-то седой старик. Мы уже проходим было мимо селения, но, узнав от проводника, что старику 125 лет и что он отец известных бандитов, - возвращаемся. Серёга фотографирует старика и пытается завести с ним беседу, но это трудно, так как старик глуховат. Однако, глаза его блестят, и он делает какие-то знаки, утвердительно кивая головой, когда ребята упоминают имя Имама Шамиля.

  Сразу после хутора тропа сворачивает влево и, пройдя полями Куройцев, мы вступаем в лес. Ишаки наши, видно, хорошо знают эту дорогу, и, почуя близость своего дома, несутся вперёд. Спуск оказывается так крут, что мы всё время боимся, как бы ишак - мама, как и всегда, возглавляющая наш караван, не перекувырнулась ли через голову от перевешивающего её вьюка. Каким-то хитрым маневром мы перегоняем ишаков и несколько умеряем их опасный и стремительный бег. Спуск очень труден, порою приходится спрыгивать с камня на камень, порою проходить, страхуясь альпенштоком; всё тот же крутой и от каждого шага приходящий в движение - камнепад, вокруг которого вьётся серпантин тропы. К счастью, не жарко, так как идём северным склоном ущелья, и к тому же в лесу. Через полтора часа мы спускаемся, наконец, на дно этого зелёного ущелья, где с оглушительным шумом, ворочая камни, вся покрытая белой пеной, несётся к Аргуну речка Цилхой-нахк. Вот и мостик. Ишаки наши устремляются туда, но тут... нас осеняет идея выкупаться!

  Изумрудная зелень прибрежной лужайки, тенистая сень рощи, чистые струи реки - всё располагает к такому "культурному" отдыху. Ишаков наших, стремящихся во что бы то ни стало взойти на мост; проводник отгоняет в сторону; мы с Надей, забрав мочалки и мыло и удаляемся в сторону густых кустов. Выбрав местечко, где за большим валунов образовался спокойный водоёмчик, мы до красна натираем друг другу спины, а затем... бултых! Ах, и холодна же, и свежа вода Хильдехаройской речки! Течение её так стремительно, что стоит лишь выставить из-за камня какую-либо конечность, как быстрые струи схватив как клещами силой тащат вниз, за собой. Так, балуясь и фотографируя друг друга своими "лилипутиками", мы проводим здесь несколько счастливых и беспечных минут и вдруг, слышим свистки и тревожные крики! Наскоро одевшись, бежим к своим, и... что же видим?

  Но тут надо начать сначала:

  Когда девы, т.е. - мы удалились и ребята, не спеша, стали готовиться к купанию, ишаки наши, прогнанные с моста, но непременно желавшие скорей попасть к себе домой, воспользовавшись рассеянностью проводника, приблизились к самой воде, и... Сперва, конечно, ишак мама, а за нею ишак папа, как были навьюченные, пустились вброд (или вплавь!)... Течение подхватило их и потащило за собой, перехлёстывая через вьюки и через головы животных. Первым увидел беду Лебедёнок, и в чем был, не разбираясь, бросился к воде, и успев поймать кончик хвоста ишачихи, стал тянуть что есть сил обратно. Подбежали остальные, схватили таким же образом ишака папу, и дедка за репку, бабка за дедку - вытащили упрямых животных обратно на берег. Все наши вьюки с продуктами были мокры! Можно себе представить какая ругань посыпалась на голову нерасторопного проводника! Всё это наперебой рассказывают нам ребята, когда мы принимаемся за развьючку, раскладку и сушку вещей. Чуть ли не два часа теряем мы из-за этой непредвиденной задержки. К счастью нашему, небо безоблачно и горячее южное солнце понемногу высушивает все наши драгоценные съестные припасы.

  Подъём, почти также крут, как и спуск. По дороге встречаемся с чеченцами - косцами, которые сообщают нам, что наш старый приятель Абдул Кадир благополучно вернулся в Саканхой и угощают нас горохом. Так, понемногу пощипывая горох, поднимаемся мы по склону до остатков замка "Умар-Баунушки", возвышающихся над ущельем на крутом обрыве. "Умерли бабушки", глядя на замшелые стены развалившихся башен, говорит наш "скептик" Лебедёнок. Присев на камни отдохнуть после утомительного подъёма, любуемся на зубчатый силуэт мрачного замка с остатками бойниц и машикулями, так гармонирующим с природой окружающего его ущелья. Вечернее солнце окрашивает стены замка, зловещими красноватыми тонами.

  Сохранилось предание о происхождение этого замка, но тут вспомнив прекрасные строки Лермонтова, я позволю себе маленькое "лирическое" отступление:

  "Темны преданья их. Старик чеченец

  Хребтов Кавказа бедный уроженец,

  Когда меня чрез горы провожал

  Про старину мне повесть рассказал...

  .....................................................

  Так, пред столетней мшистою скалою

  Сидел чечен однажды предо мною,

  Как серые скалы седой старик,

  Задумавшись и головой своей поник

  Быть может он о родине молился?

  И, странник чуждый, я, прервать его страшился.

  Его молчанье и молчанье скал

  Я в этот час почти не различал.... "

  Старик рассказал тогда повесть о борьбе своего народа с русскими завоевателями, повесть о Измаил-бее. Более ста лет прошло с тех пор. Теперь мы, молодые советские туристы, как когда-то Лермонтов, плененные дикой и вечной красотой Кавказа, бродим по своей прекрасной родине среди дружественного, такого же советского народа, собирая и изучая, сохранившиеся остатки его героического прошлого.

  "Один человек из Мухомерки, звали его Умар, пришёл в это ущелье и стал строить башню. А наверху, на горе, там же, где и сейчас, стояли два селения - Верхний и Нижний Саканхой и жители их всё время враждовали и ссорились между собой. Увидали Нижние Саканхойцы, что человек этот строит башню и сказали: "Не строй эту башню, всё равно тебе в ней не жить!" Тогда пошел Умар в Верхний Саканхой, посватался к самой красивой девушке из селения и заключил с жителями союз против Нижних Саканхойцев. Верхние Саканхойцы помогли ему выстроить башню, отдали ему в жены ту красивую девушку. Два года прожил Умар со своей молодой женой в своем замке. Но через два года Нижние и Верхние Саканхойцы помирились; " Зачем в нашем ущелье живет чужой человек? - сказали они - он опять поссорит нас друг с другом". И они прогнали Умара из его замка и из своего ущелья".

  Тропинка наша снова выходит на безлесный, выжженный склон. Начинаются поля, видны люди... Вот и Нижний Саканхой. Проходим мимо, боковой тропой. Снова скалы и снова поля. Торопимся, предвидя радость встречи, горя от любопытства узнать, как ребята прошли свой перевал. Наконец, видим снова типичное горное селение - мазанки, галерейки, каменные ограды. Наверху виднеется густая зелёная роща, а над нею белый домик в саду. Первый раз видим мы садик в селении горной Чечни. И нисколько не удивляемся поэтому, что именно этот домик оказывается усадьбой Абдул-Кадира. Вот и сам он, со своей неизменной веселой улыбкой, уже выходит навстречу, пожимает руки, помогает разгрузиться, тащит в дом.

  Конечно, наш первый вопрос о ребятах, о наших трёх мушкетёрах. "Всё в порядке, они уже в Хангихое" - и Абдул Кадир протягивает нам письмо. Вот оно:

  "Привет братьям и сёстрам нашим бледнолицым!

  Мы благополучно достигли сел. Чамгой через сугубо-особый перевал, состоящий из сплошных осыпей (высотой примерно 3500-4000 м), выше снежных плато Тебулос. На нашем перевале снег под осыпями. Подробности расскажем. О проходе ишака через перевал не может быть и речи. Из Чамгоя, с проводником Байду, идем сегодня в Хангихой. Если успеем выйти в 12 часов дня, то сегодня будем там. В крайнем случае, если задержат рисунка и обмеры, выйдем завтра с солнцем и будем с Вами в 12-2 дня... Абдул-Кадир замечательный спутник и пр. и пр...19. 7 час. утра 39 г. Подписи.

  P.S. Туга - это что-то исключительное!"

  Стоит ли и нам сегодня же идти в Ханти? Абдул отговаривает нас, тем более, что уже совсем вечереет. Знакомимся с семейством Абдула, с его высокой белокурой женой, с такой же высокой, и всё ещё, несмотря на годы, красивой тёщей, с двумя девочками и мальчуганом. Приветствуем каких-то чеченцев, видимо также гостей Абдула. С гордостью показывает он нам свой дом и все свое хозяйство". Ну и деловой же и хозяйственный мужик наш Абдула" - то и дело, в восхищении, твердит Серёга. В доме пять комнат. В одной из них хозяин наш показывает нам железную плитку, сделанную им самим. Тут же лежит кусок рельса - "Пригодится в хозяйстве, я и приволок!" Кунацкая приводит нас в восхищенье, так чисто и нарядно в этой комнате. Кругом висят и лежат типичные для Ингушетии и Чечни ковры. Много вазочек, безделушек, фотографий". Чеченская интеллигенция тоже любит, чтобы у неё в доме было красиво" - поясняет Абдул. В садике за плетнем он показывает нам маленькие деревца". Это каштаны, а вот этот росток будет грецким орехом, а эти палочки - эвкалипты" !!! Тут же растут кустики с ещё зелёными плодами. Все они аккуратно привязаны к прутикам. Помидоры! Среди кустов шныряет какой-то серый зверёк: "Это кролик - сзади дома у меня устроен крольчатник". Затем Абдул издает какой-то особый свист и на плечо его слетаются голуби: "Вот и почта" - смеётся Абдул". Ну и хозяин, ну и молодец! Побольше бы таких среди чеченцев и горная Чечня с её выжженными склонами, пустынными каменистыми селениями стала бы неузнаваемой. Пройдут годы и вокруг этого домика зашумит эвкалиптовая роща - ведь это же сказка!"

  Пользуясь последними лучами заходящего солнца, мы фотографируем Абдул-Кадира вместе с его домочадцами на фоне развешенных на заборе ковров. Новые гости являются к Абдулу. Комнатка около кухни уже полна: видимо, узнав о его возвращении, сюда собрались все его приятели и соседи. Толька почему ж тогда не режут барана, не пекут лепёшек? Ведь по обычаям горцев гостей всегда надо угощать на славу?

  Вечер. Ещё розовеют зубцы отдаленных хребтов, а в ущельи уже сгущаются синие сумерки и на противоположном его склоне начинают мерцать редкие огоньки селений. Надя возится у очага, изобретая какие-то новые блюда, мы же, рассевшись на низкой скамеечке перед домом, бездумно и беспечно предаемся отдыху. Тут же попыхивают самокрутками и чеченцы, гости Абдул-Кадира. Маленькая дочурка нашего хозяина забирается ко мне на колени. Поиграв с блестящей застежкой джемпера и со свистком, она начинает дремать под напеваемую мною колыбельную песенку.

  "По камням струится Терек,

  Плещет мутный вал...

  И вдруг, вдумавшись в слова, я обрываю песню... Какой контраст между этим стихом и сегодняшней действительностью! "Злой чечен" уже не точит свой кинжал на русских, нет, он приветливо, как лучших друзей, принимает их в своем доме". Мадонна-милитера, что же ты петь бросила?" Смеются ребята над несоответствием между моей мирной позой, и увешивающими меня со всех сторон, воинственными доспехами. С наступлением темноты ребенка уносят и все уходят. На скамейке остаемся только я и Лебедёнок - не хочется уходить под крышу, в душную саклю. Свежесть ночи так прекрасна. Над причудливыми очертаниями черной земли, небо, торжественное и спокойное, сияет своими бесчисленными сверкающими огнями.

  Вдруг, из тишины, из черноты ночи, неожиданно близко, у самого плетня, появляются всадники! Не с неба ли свалились эти поздние гости? Мы не видели, чтобы они приехали по расстилающейся перед нами дороге, не слышали цоканья копыт по каменистому грунту.... Какие-то люди в бурках бесшумно расседлывают лошадей, бесшумно ступая идут во двор. Заметив наши фигуры, идущий впереди, вдруг резко останавливается и освещает спичкой наши лица. Затем всё также молча, все они скрываются в доме. И снова тихо.

  Посидев ещё немного, мы тоже идём в саклю с мирным намерением поесть, да и на бок... Однако, попав из тихой и темной ночи в ярко освещенную, хорошо уже нам знакомую кунацкую, мы, в удивлении, протираем себе глаза - не сон ли это? Комната наполнена оружием. Во всех углах блестят стволы винтовок, на белоснежной пышной кровати покоится... пулемёт, на облюбованном мною диване бесчисленные связки гранат, на полу, на коврах - всюду ленты с патронами. Наши ребята, не смея дохнуть и шелохнуться, сидят по углам, в центре же, важно подбоченясь, весь увешанный кольтами и наганами, восседает какой-то незнакомый черноглазый чеченец и вокруг него юлит и суетится, исполняя какие-то поручения, наш Абдул-Кадир..? Ничего не понимая, мы тоже пристраиваемся в уголке Надя разносит всем наш запоздалый обед, но мы даже не замечаем, что едим, т.к. сгорая от любопытства, наблюдаем за событиями, разыгрывающимися в этой комнате...

  По очереди, по одному или по два вводит Абдул-Кадир в кунацкую тех людей, которых мы приняли за его гостей. Входящие вооружены до зубов: винтовка, наган, кинжал, патроны, гранаты... Каждый из них почтительно выслушивает приказ, сидящего посреди комнаты начальника, коротко рапортует, а затем, сопровождаемый Абдул-Кадиром, бесшумно выскользает из сакли. Иногда за окном мелькает силуэт отъезжающей лошади. Так, понемногу, одного за другим, рассылает начальник людей своего отряда, растолковав каждому подробно его задачу. К сожалению, мы не понимаем их разговора и лишь по интонации можем судить о его значимости и серьёзности.

  Вот, в кунацкую входит старик-чеченец. Начальник начинает его в чем-то убеждать, но старик, видимо, упрям. Абдул-Кадир тоже уговаривает старика. Наконец, тот, нехотя, отвечает утвердительно. Тогда Абдул хлопает руками и в комнату вбегают двое вооруженных молодцов. Они помогают старику разоружиться, а затем... надевают на его руки кандалы и выводят на улицу, перемигнувшись с Абдулом. На дворе раздается цоканье копыт, но вскоре всё стихает. А начальник с Абдул-Кадиром весело и хитро ухмыляются. "Никто не должен знать, что я нахожусь здесь, в этом доме" - обращается, наконец, к нам начальник! "Народ увидит моих людей с этим стариком и будет думать, что они старика арестовали и будто бы везут на допрос ко мне, в район. Когда завтра вы будете отсюда уходить, то дадите мне обещание, что никому и даже промеж себя, вы не будете говорить о том, что видели сегодня здесь, пока не пройдете границу Чечни, а лучше ещё и дальше!" Конечно мы горячо обещаем начальнику и Абдул-Кадиру, что будем немы, как рыбы. Затем Сергей спрашивает его не опасен ли наш дальнейший путь, на что тот отвечает вполне успокоительно.

  Покончив с делами, этот сильный широкоплечий Черноглазый человек сбрасывает с себя серьёзную, начальническую мину. Он соглашается, с удовольствием, выпить с нами, предложенное ему Надей, какао, балагурит и шутит с Абдул-Кадиром. Скоро в кунацкой воцаряется мир и веселье и только многочисленное, раскинутое по углам оружие, напоминает еще о происходивших здесь только что приготовлениям. И однако, мы все знаем, как обманчива эта сияющая, мирная, безмолвная ночь... Там в ночи, мимо сонных аулов, скачет маленький отряд с мнимым арестованным; там, по неизвестным высокогорным тропам, тихо пробираются всадники, приближаясь к месту засады. Разведчики бесшумно крадутся, прячась среди скал, выслеживая каждое движение врага, а вокруг дома Абдул-Кадира вверху, внизу прячутся в кустах часовые и всю ночь не сомкнут они глаз, не выдадут себя ни малейшим движением, охраняя штаб-квартиру своего начальника и всех нас.

  А вдруг враг проведает, кто ночует сегодня под этой мирной кровлей? Безмолвная спокойная ночь наполнится сразу тогда гортанными криками, треском выстрелов, заработает автоматический американский пулемёт, которым сейчас так заинтересовались наши ребята... Попив чайку. мы удобно устраиваемся на коврах и диванах, не смущаемые больше раскиданным оружием, вокруг своего нового приятеля - начальника особого отряда Н.К.В.Д. - х- района - "Б". Видя в нас благодарных и любознательных слушателей - "Б" - оживляется всё больше и больше. Он объясняет нам, что подготовляемая им, частично и на наших глазах, секретная "операция", направлена против шайки известных чеченских бандитов. Сегодня они должны быть выслежены окончательно, затем будет намечено несколько пунктов для засады, на наиболее отъявленных выйдет он сам... И тогда, одним словом, "операция" должна быть удачной!

   "Кто же эти бандиты?"

  "О! Это классовые враги! Раньше, еще лет пять тому назад их было здесь много - несколько шаек! Теперь все они арестованы, убиты или сдались сами. Это были очень опасные люди. Они настраивали население против Советской власти, убивали советских работников, угоняли колхозные стада, грабили и убивали проезжающих, воровали скот в соседних Тушетии и Хевсуретии. Последнее время, от всех этих шаек осталось только трое бандитов-главарей. Но эти-то трое самые старые, самые злейшие наши враги... Одного из них я убил на днях около Итум-Кала... Мы оживляемся". Итум-Кале! Убитый бандит! Не 14 ли числа это было? ""Б" припоминает...". Точно. В ночь с 14-го на 15-е... Вот как это произошло:

  " Я был в Шатоевском, собирался ехать в Итум-Кале проверить работу. Вдруг приходит ко мне один доверенный человек, говорит:" Не ходи, дорога опасна, там готовят на тебя засаду. Человек, который будет стрелять пройдет верхней тропой к засаде над дорогой..". В это время, в Штабе со мной не было моего отряда, было только двое милиционеров. Однако, я думаю, а что если мне самому убить бандита на той засаде? Решаю сделать так. Узнаю у того человека точно, в каком месте готовится засада - верхнюю тропу и всю эту местность я знаю хорошо. Подождав вечера, я беру с собой двух своих людей, винтовки, гранаты и эту вот штуку - автомат и секретно от всех покидаю аул. Ночь туманна, темная... дождь. Придя к мосту, прячу своих людей в стороне, сам сажусь в засаде на верхней тропе. Жду. Часа три - четыре сижу, всё время на чеку... гляжу, слушаю... Вдруг слышу... далеко - шаги. Идёт человек, вооруженный... смело идет, поет! И прямо к тому месту, о котором мне говорили. Он! Жду когда он подойдет поближе и нажимаю курок.... 25 зарядов в этой штуке и всю очередь отпускаю в него. Он сразу упал. Подбежали мои ребята, глядят - он уже мертв. Осветил я его лицо и вижу - это наш старый враг - один из трёх! Утром мои люди принесли его в Итум-Кале., там, верно, вы его и видели..". И "Б" задумывается, попыхивая трубкой, вспоминая пережитое в ту туманную, дождливую ночь, когда мы, ничего не подозревая, мирно ночевали в интернате.

  " Тот убитый бандит был мой кровник, знаешь? - вставляет и своё слово в беседу наш приятель Абдул-Кадир". Один раз и я в него стрелял, жаль не убил! Прострелил ему только руку... А знаешь, как это было? Я был долго в отлучке. Вернулся вечером домой, в Саханхой, поздно, никто меня не видел. Вхожу во двор, а жена меня встречает и прячет... Тише - говорит - сперва посмотри, что это за люди к нам пришли. Говорят - прохожие, а по-моему у них что-то на уме... Зашел я в дом свой стороной, гостям не показываюсь. Но вот один выходит из кунацкой во двор, будто бы покурить... Походил, походил и вдруг к окну, где я стоял. Я в сторону, а он и виду не показал: видел меня или не видел. Покурил ещё и обратно к своим, в кунацкую. Что делать, знаешь? Вижу люди подозрительные, а кто не знаю... Взял наган и пошел к ним, и... знаешь? Только и увидел, как последний из шайки в окошко выпрыгнул. Стал я в него стрелять, да уж больно ночь была тёмная! Сперва он как будто упал, потом смотрю нет, бежит, в кустах прячется. Я за ним, стрелял и ещё, да они далеко были. Услышал только будто цоканье копыт - удрали значит. На утро нашел у кустов лужу крови, это я его ранил. А внизу, в роще, следы копыт - там у них были спрятаны кони. А уж после, знаешь, я узнал, что это тот бандит был, и что он всё грозился, что за свою кровь, он меня убить должен.....Тогда, в Итум-Кале, как увидел я его мертвым, сразу повеселел - знаешь? Не так опасно мне стало с вами проводником идти, раз моего кровника убили".

  " Когда мы сегодня проходили через хутор Курой - вспоминает Лебедёнок - нам показали одного древнего старика. Знаете вы его? Говорят, он от тех бандитов".

  " Ну как же - оживляется "Б" - в Курое у меня серьёзное "дело" было! Тогда меня только что прислали в этот район работать. Никто здесь не знал ещё меня в лицо. Я решил этим воспользоваться и самому обследовать Хильдехаройский сельсовет, считавшийся тогда самым беспокойным. Поехал я секретно, в качестве какого-то там инспектора, побывал в сельсовете, переговорил с некоторыми верными, рекомендованными мне, людьми.... Только один из них оказался предателем... Мои милиционеры, тоже переодетые, должны были поджидать меня в некоторых условленных пунктах, со мной же было всего двое охранников. Мы благополучно возвращались назад и ехали, как раз мимо хутора Курой. Вдруг оттуда выходят нам навстречу люди - приглашают зайти, поговорить. Я стреляный воробей, у меня особый нюх на людей есть, Вот и тут, по некоторым приметам вижу, что обстановка подозрительная - похоже на засаду. Однако, думаю - откуда же им знать, кто я такой на самом деле? А как инспектор, каким я назвался, я не должен отказать им в их просьбе. Да, и всё равно, не удалось бы нам мимо проехать - обстреляли бы из окон. Иду к ним в дом, будто ничего не подозреваю, а своим охранникам знаки подаю - быть на чеку. А дом тот такой был: средняя комната проходная, пустая, а справа и слева помещения. Ребята мои остаются в комнате, которая направо, меня же вводят в кунацкую - налево. Там ждут меня двое солидных людей, будто бы для того, чтобы со мной переговорить. Пока мы с ними говорим (жалобы там какие-то, заявления), я оглядываю обстановку. Вижу в задней стене оконце, вроде как бы в чулан, но входа в чулан здесь нет. Я смекаю, что если есть здесь засада, то она в этом чулане, т.к. оттуда удобно стрелять и в спину и по двери, и по окнам. А в окна видно кладбище на той стороне дороги, на горке.

  Я и думаю, если успеть добежать до кладбища, там будет удобно отстреливаться и выстрелы будут далеко слышны - отряд моих милиционеров должен быть не вдалеке отсюда - прибежит на выстрелы. В середине нашей серьёзной, степенной беседы, мы вдруг услышали шум и крики в соседней комнате... Мгновенно вскочив, я бросаюсь к задней стене, к самому окошку чулана, чтобы из него не могли по мне стрелять. Те, кто были в соседней комнате, бросаются ко мне, но у меня уже в обеих руках по нагану. Я стреляю в них в упор, упавшего к моим ногам добиваю прикладом по голове и схватив его поперёк, затыкаю его телом чуланное окошко... Выскочив в соседнюю проходную комнату вижу, что один из моих ребят уже убит, другого на моих глазах добивают трое молодчиков. Я стреляю в них и в какого-то человека, перегораживающего мне путь к выходу и пол градом пуль выскакиваю из дома и бегу к кладбищу, стреляя в воздух, чтобы дать знать своему отряду. Всё это дело продолжалось минут пять, не больше. И то, что я тогда уцелел, я и до сих пор считаю чудом.

  На кладбище я сразу выиграл положение: оно расположено на крутом обрыве и я, перебегая и прячась то за одной могильной плитой, то за другою, успешно отстреливался от бандитов, которых было человек десять, пока не прибыл мой отряд, услышавший-таки мой выстрелы. Ударом с тыла они сразу разгромили бандитов. После этого мы устроили во всём хуторе обыск и обнаружили, что это было настоящее разбойничье гнездо. Тогда, предупредив население, чтобы оно забирало своих детей и имущество - мы зажгли хутор, а остатки его сравняли с землею. Теперь же там уже новые сакли построили. Вы видели старика, утаптывающего кровлю своего нового дома? Крепкий старик! Всех своих сыновей пережил. Сыновья его бандиты, а он всё живет, да живет...

  "Неужели всех бандитов приходится убивать?" - спрашиваем мы начальника. Тот отвечает, что далеко не всегда, некоторые сдаются добровольно, сами. Их судят в Грозном и приговаривают, конечно, на то количество лет, какое они своими делами выслужили... Некоторые уже вернулись, живут теперь мирно в своих родных аулах". Только свои бандиты не любят своим и сдаваться - добавляет "Б" - обычно, нам сдаются бандиты из Тушетии и Хевсуретии, а наши, здешние, выходят в Тушетию. Ну, конечно, самым опасным и закоренелым врагам не стоит сдаваться: слишком много они за собой вины знают, с теми идет борьба на смерть - кто кого! "

  Да, в этих горах, среди прекрасной величественной природы, идет борьба - человек охотится за человеком, Суровые, мужественные, бесстрашные люди, с которыми мы проводим сегодняшний, такой необыкновенный, вечер, изо дня в день ведут эту борьбу - эту страшную игру - жизнь за жизнь... И во всех их словах слышится увлечение этой игрой - охотой, гордость и любовь к своей суровой, полной опасностей, работе.

  Тускло светит лампочка в наполненной табачным дымом кунацкой. Прикорнув на низких диванах, на разложенных по полу шкурах, мы готовы ещё и ещё слушать живые рассказы "Б" и Абдул-Кадира. Со шкафов и полок молча взирают на нас пожелтелые фотографии каких-то воинственных горцев, на стенах, на фоне пёстрых ингушских ковров, поблескивает красиво развешенное старинное оружие..., а оружие новое, современное светится, расставленное по углам, в ожидании скорого и жестокого употребления против недобитого ещё, коварного врага.

  Наступившее молчание нарушает чей-то храп - это наш дед совсем раскис и клюёт носом. Сергей и Коля решают идти ночевать во двор и, собрав свои манатки, уходят устраиваться в галерейке нашего дома. Девы и их хранитель - старый дед укладываются в кунацкой. Тут же на пышной постели располагается и "Б", а на полу, перегораживая дверь своим телом, наш хозяин и приятель - Абдул-Кадир.

  "Я, наверное, совсем запугал барышень своими страшными рассказами - говорит "Б", когда все устроившись, вытягиваются на своих "постелях". - Пусть теперь, перед сном, наш знаменитый сказочник - Абдул сказку нам расскажет". И Абдул-Кадир, этот человек на все руки - настоящий чеченский Фигаро, не заставляет себя уговаривать. "Б" иногда перебивает, иногда дополняет его истории. И так, вперемежку, рассказывают они нам сперва слышанную уже нами раньше, но в дополненном варианте - легенду о Декакорт, затем предания о происхождении чеченских селений.

  " Знаешь? Как произошло название нашего Хильдехаройского ущелья? Вот слушай.

   Селение наше, Саканхой, очень старинное селение. В давние, давние времена напала на Саканхой страшная черная болезнь. Все люди умирали от этой болезни. Стали они тогда строить каменные домики - могильники, знаешь? И уходили умирать в эти склепы. Но одна женщина не стала ждать, когда и в её дом войдет страшная черная смерть, взяла своих детей и убежала из Саканхоя. И, знаешь? эта женщина и её дети спаслись от болезни, все же другие саканхойцы умерли черной смертью.

  ...Когда братья выросли, стало им обидно, что живут они без роду, без племени, в чужом селении. Слышали они от матери, что была у них раньше родина - родное селенье - Саканхой, но где оно и как его найти - не знали. Тогда пошли они вверх, вдоль большой реки - Аргуна, искать свою родину. Шли они, шли и догнали каких-то людей - Мелхестинцев. Стали братья этих людей спрашивать, как пройти в Саканхой, а те и говорят - "Идите дальше до первой большой воды - по-чеченски это будет "Хильдехари"

  Пошли братья за ними дальше и дошли до большой и светлой речки "Чилхой-ахк". Стали они тут спорить, которая вода первая, мутный ли и шумный Аргун или светлая и быстрая речка. И опять спросили Мелхестинцев, куда им идти, но те рассердились, сказали им снова "хильдехари" и ушли дальше. Тогда один из братьев сказал:"Это и есть первая вода" - и тоже пошел по Аргуну, пришел в Мелхесты и основал там аул Новый Саканхой.

  Другой брат пошел вдоль светлой речки и нашел там свое родное селенье. Но оно было пусто и он построил тогда на другом берегу башню - Чигель-баунушки и стал жить в этом замке. А ущелье так и называется с тех пор Хильдехарой"....

  "А старое селение Саканхой, как произошло?" - спрашиваем мы

  "Старые люди говорят, что построили Саканхой три брата-дагестанца, только сказки про это нет".

  "Хочешь послушать другую сказку: про то, как произошло селенье Итум-Кале?

  ....Было это тогда, когда Аргун был совсем маленькой речкой, а кругом него стояли большие и дремучие леса... Один человек из Грузии по имени Итум охотился в этих местах и заблудился. Пришлось ему заночевать в лесу на берегу речки. Он повесил шкуру убитого им оленя на дерево, а сам расстелил бурку и заснул. А на другое утро увидел, что на дереве, под которым он спал, ласточка свила свое гнездо.... Итум принял это за хорошее предзнаменование и решил остаться здесь жить. Он построил башню, которая и теперь называется башней Итума и женился на дочери "монарха" из селения Тусхарой. Тусхаройский "монарх" был очень раздосадован тем, что дочь его вышла замуж за простого, никому неизвестного чужеземца, Он призвал к себе самого мудрого человека из Майстова и спросил его совета - как тут быть. Но майстинский мудрец, рассказав ему анекдот о рыжей корове (А.-К. очень непонятно рассказал нам это место), смысл которого был тот, что теперь уже поздно... Тогда Тусзароец обложил Итума тяжелой данью: каждый год, при наступлении зимы, сгонял он стада свои с горных пастбищ в долину, к Итуму и тот должен был содержать и кормить тусхаройское стадо всю зиму, а весною возвращать скот Тусхаройцам, без единой потери. Дань эта была очень трудна, и, когда подрос сын Итума, он решил избавиться от тяжелого ига.

  Однажды юноша пошел пасти стадо и вместо того, чтобы гнать его домой, перегнал весь скот в Тушетию и роздал его там всем тушинам, с условием, что те помогут ему в трудную минуту. Когда Тусхаойский "монарх" узнал о проступке юноши, он немедленно созвал военный совет, на котором было решено напасть ночью на семью Итума и прогнать её из Тусхаройских владений.... Но вышло так, что жена его подслушала у дверей и, пожалев свою дочь, побежала в долину, к Итуму, предупредить его семью о грозящей опасности. Ночью, когда она возвращалась назад, её увидали Тусхаройцы, догадались о предательстве женщины и убили её тут же, у дороги. На том месте, где она была убита и до сих пор лежит на дороге большой камень. А сын Итума побежал в Тушетию, собрал там большое войско, напал внезапно на своих врагов и победил Тусхаройцев. "Монарх" снова созвал совет и хотел сложить с себя сан, но советники возразили ему, что в поражении его нет большого позора, так как победитель, ни кто иной, как его собственный внук. Тогда пришлось Тусхаройну признать Итума своим зятем и принять в свой род всю его семью. С тех пор и существует селение Итум-Кале".

  ....Рассказчики умолкают.

  Очарованные простыми, бесхитростными преданиями, рассказываемыми нам этими суровыми и мужественными людьми, беззаветно любящими свою горную родину, её героическое прошлое, её светлое "сегодня" - мы готовы слушать и слушать без конца. Но "Б", посмотрев на часы, решительно заявляет: "Баста! Завтра и у вас, и у нас день будет тяжелым" и, пожелав всем спокойной ночи, поворачивается к стене. У нас в кунацкой ночь, действительно, проходит спокойно... Но ребята наши, на улице, продрогли и промокли. Ночью на ущелье внезапно налетела буря, сильный и косой дождь попал даже на галерейку. Ребятам пришлось встать, разослать палатку и, покрывшись с головою прорезиненной тканью, дрожать от холода весь остаток ночи...

  А в тот же день (из дневника Коли Сабурова)

  Абдул-Кадир будит нас, когда солнечное утро сияет уже всеми своими радостными красками. Мы выскакиваем на плоскую крышу, расположенного ниже дома: скорее посмотреть на наш вчерашний перевал... Перед нами почти отвесной стеною поднимается бесконечная осыпь, уходящая прямо в небо; там далеко вверху, среди грандиозных зубьев пилообразного хребта, виднеется маленькая впадина перевала... Глядя в эту высь, мы сами почти не верим, что мы, такие козявки по сравнению с этой горой, в один день сумели перемахнуть через её гребень.

  Тем временем наши гостеприимные хозяева приносят нам большой таз простокваши, мы поедаем её с жадностью и просим ещё. Тут же на очаге варим лапшевник и яйца и никак не можем насытиться. Между тем, Абдул-Кадир, который торопится сегодня, как можно скорее попасть в родное селение Саканхой, где его ждут какие-то неотложные дела и где он рассчитывает встретить остальную нашу группу, начинает прощаться. Прощание наше дружественное и трогательное: не мало интересного, увлекательного и опасного было пережито с этим весёлым, жизнерадостным человеком. Перед уходом Абдул рекомендует нам нового проводника до селения Хангихой, где мы должны встретиться с остальной группой. По их словам, до этого селения только два или три часа пути. К сожалению, новый наш проводник по-русски не говорит совсем.

  Условившись выйти из Чангол в полдень, чтобы добраться к сумеркам в Ханги, мы принимаемся за генеральную чистку, стирку и мойку у небольшого водопадика, впадающего в наше ущелье. После этого я успеваю набросать общий вид селения не фоне предстоящего нам нового перевала и снежных гор.

  Наконец, собравшись и попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы снова пускаемся в путь. Пройдя мимо старинных башен селения, идем снова альпийскими лугами и, обогнув выступ горы, видим на той стороне ущелья цель нашего сегодняшнего путешествия - селение Хангихой. Увы, оно совсем близко от нас, но для того, чтобы до него добраться, нужно спуститься на дно ущелья и вновь на ту же высоту подняться вверх.

  Спуск оказывается очень крутым и трудным и только благодаря проводнику, мы сравнительно быстро, за полтора часа, спускаемся до реки, которая несёт свои быстрые воды по дну ущелья. Хотя нам и очень жарко, но поток так стремителен и глубок, что мы не решаемся в нем выкупаться, и, лишь найдя небольшую заводь, пробуем выкупаться хоть в ней, но вода так холодна, что едва окунувшись в неё, мы выскакиваем обратно, как ошпаренные. После купанья нам предстоит переправа через этот стремительный поток. В этом месте через него нет моста и лишь, упавшее с одного берега на другое, дерево служит шаткой переправой для пешеходов.

  Наш проводник, без груза, легко перебегает на другую сторону, но нам...! с нашими тяжелыми рюкзаками, в громоздких ботинках эта переправа даётся не так-то легко, тем более, что мы сознаём, что если свалишься в поток, то не поздоровится... И вот, немного пораздумав, мы вступаем на дерево, затем... становимся на четвереньки и один за другим благополучно перебираемся на тот берег. Здесь мы идём некоторое время вниз, по течению потока, в густом первобытном лесу. Вдруг тропинка обрывается у совершенно отвесной, срывающейся в реку, скалы, а затем продолжается за нею вновь метрах в четырех от обрыва. На скале виднеются небольшие зазубринки и впадинки, в которые едва смогут поместиться пальцы ног, а внизу, метрах в десяти, бурлит и пенится поток. Вот уж, поистине, "пронеси господи!" Однако, раздумывать не приходится: проводник наш переходит первым, мы переходим вслед за ним, передавая вперед альпенштоки и охраняясь ими. Руки судорожно вцепляются в каждый выступ, рюкзак за спиною кажется тяжелым необыкновенно и так тянет сорваться в пучину потока.

  Однако, и это испытание мы выдерживаем с честью и, снова перейдя по дереву через боковой приток Хильдехаройской речки, начинаем подниматься на противоположный склон. С последними лучами заходящего солнца, усталые и счастливые мы добираемся, наконец, до дома знакомых нашего проводника, которые встречают нас чрезвычайно приветливо и радушно. Наших, конечно, ещё нет. Заварив в хозяйском котле свои концентраты, мы выходим во двор полюбоваться золотыми красками уходящего дня... Перед нами, на фоне золотых облаков, закрывая половину неба, вырисовывается неприступная стена, увенчанная острыми зубцами, пройденного нами перевала.