Мария Николаевна Ермолова - 2

Маленькой девочкой она постоянно сидела с отцом в пыльной суфлерской будке и жадно смотрела на сцену... Когда она немного подросла, ее отдали в балетное училище. Она простилась с заросшим одуванчиками двором, на котором играла с младшими сестрами, и поселилась в школе. Балетная школа была в то время единственным театральным училищем: драматического -- не существовало. Балетных учеников выпускали в случае надобности в драматических ролях и способных принимали в драму. В школе девочек кое-чему учили. Инспектором школы был Обер, а дама его сердца, м-м Либеро, заведовала школой. У них был и учитель французского языка Сент-Аман, он хвалил девочку, когда она декламировала ему стихи, и находил, что у нее "много души". Учителя у них были убогие: один из них, например, уверял их, что сталактитовые пещеры -- это такие пещеры... в которых "сто локтей" длины... и т.п.

Но все же тогда уже были 60-е годы, и даже за крепкие стены казенного здания, куда прежде только удавалось проникать любовным запискам обожателей из золотой молодежи да мечтам о романах, каретах и жемчугах, начало достигать веяние совсем других настроений. Правда, часть школы по-прежнему висела на окнах, наблюдая за тем, как к находившемуся рядом ресторану подкатывали балетоманы, перемигиваясь с поклонниками и восклицая: "Да, девицы! Вот ужас! Мой промчался мимо!" или "Да, девицы! Вот душка офицер, я готова его обожать!" Но образовалась и другая серьезная группа -- между прочим, Карасева, "лидер" школы, "народница" (поскольку балетная воспитанница могла быть "народницей") и та самая родственница Н.М.Медведевой (Семенова), которая подала Н.М. мысль занять Машеньку в бенефисе. В этой группе были горячие поклонницы Машенькиного таланта. Часто у себя в школе, после того как они видели в театре Надежду Михайловну, умиравшую в традиционном белом платье, они устраивали в дортуаре спектакли, и Машенька в белой ночной рубашке изображала мелодраматические сцены, копируя Н.М., -- а потом, отчасти под влиянием нового учителя словесности, они стали читать и разыгрывать и серьезные вещи, например "Марию Стюарт", и ее, конечно, досталось играть Марии Николаевне, причем для костюма, как она рассказывала мне, взята была у няньки Степаниды черная юбка.

Очевидно, уже тогда было что-то особенное в этой девочке, что для подруг не было большего удовольствия, чем слушать Машенькину декламацию. Но, когда ей было лет 13, Николай Алексеевич в свой бенефис выпросил дать ей рольку, и ей дали роль Фаншетты в водевиле, кажется, "12 невест и ни одного жениха". Она вышла на сцену робко и неловко. Вдобавок у нее нарывал палец и завязан был белой "куколкой", что ее очень смущало. Да еще отец не позволил ей гримироваться, и она была бледна как смерть, рядом с другими накрашенными "невестами". Это удивительное лицо, призванное изображать трагедию, понятно, никуда не годилось для водевиля. Она не была "хорошенькой", она была... только "прекрасна": но этого еще никто кругом не отгадал, кроме нескольких восторженных девочек. Ее глубокий, низкий голос тоже совершенно не подходил к порхающим водевильным куплетам, как и ее лицо юной Сивиллы, -- и дебют ее был неудачен, к большому огорчению отца, который знал, что и к балетным танцам она неспособна. Самарин резко отозвался об ее бездарности, отказался с ней заниматься... и казалось, кроме танцев "у воды" (на заднем плане, куда ставили самых неспособных танцовщиц), ей ничего не оставалось. Но судьба в лице ее подруги Семеновой решила иначе... Как я уже рассказывала, художественное чутье Н.М. выделило Машеньку, и таким образом случайность и каприз Федотовой дали русской сцене эту жемчужину. Безвестная 16-летняя ученица штурмом взяла Москву. Я еще застала очевидцев этого изумительного спектакля. Для описания его подробностей отсылаю к биографии М.Н., но все мнения сводятся к одному: "Что-то небывалое по силе и таланту". И при этом ей не было 16 лет.

-- Как же вы отпраздновали свой дебют? -- спросила я как-то М.Н. Мне хотелось услышать, что были цветы, радостные лица, поздравления... Но всего было, что после спектакля импульсивно бросилась в объятия Самарина, игравшего отца, -- и почувствовала в ответ холодок... Зато настоящий отец, взволнованный и растроганный, крепко расцеловал. А потом увезли в старой карете в школу...

А там подруги не спали: собрались все у комода и долго делились впечатлениями, расспрашивали, рассказывали -- только и всего...

Потом были трудные годы, пока гений не взял своего, юную "соперницу" старались "не пустить". Существует даже карикатура тех времен, как величественная, юная фигура артистки пробует проникнуть в двери сцены Малого театра, а с той стороны ее не пускают, навалившись на дверь, все актрисы с Г.Н.Федотовой во главе.

Федотовой, конечно, было неприятно, что М.Н. завоевала так сразу все симпатии публики и отодвинула ее на второй план. Несомненно, умная, тонкая и талантливая актриса, Гликерия Николаевна по характеру своего дарования была скорее комедийной актрисой, в лучшем случае -- для легкой драмы; но трагедия ей была не по силам, и даже в серьезной драме у нее всегда проскальзывали какая-то фальшь и отсутствие истинного чувства. Но "начальство" было у нее под башмаком, и М.Н. обязана своей славой только своему таланту и публике, особенно молодежи и главное -- "либеральной" (тогда это слово было в моде) ее части. М.Н. сама в юности была красной, отрицала религию, обряды и т.п., читала в концертах запрещенные стихи и была настоящей нимфой Эгерией революционно настроенной молодежи.