Газеты на другой день единодушно отозвались с похвалой о пьеске, в "Артисте" (лучший театральный журнал того времени) появился прекрасный отзыв.
Так 17-летняя героиня открыла 18-летнему автору путь в литературу!
Через несколько дней после первого представления ко мне приехал редактор "Артиста" Куманин, длинный, нескладный, с длинными, падавшими на глаза волосами и темной бородой. Его художественный журнал "Артист" был единственным в России по роскоши. Он просуществовал года четыре и поглотил все его состояние. Впрочем, Куманин умер молодым и почти не пережил своего возлюбленного детища. Этот журнал был посвящен исключительно театру и искусству. В нем печатались и новые пьесы. Велся он широко, в нем участвовали первоклассные силы, много было превосходных иллюстраций, портретов, серьезных статей по вопросам искусства, критики и пр. Куманин искренно изумился, увидав такого "автора": я благодаря своему маленькому росту в 18 лет выглядела девочкой лет 13-ти. Он приехал просить у меня пьесу! "Настоящий" редактор в "настоящий" журнал! Гордости и радости моей не было предела.
На другой день я по его просьбе приехала в редакцию, помещавшуюся тогда на Страстном бульваре, и познакомилась кое с кем из сотрудников. В кабинете у Куманина было много интересных картин и этюдов (оригиналы помещавшихся в журнале снимков). Когда он стал показывать мне их, я попросила позволения встать на стул, так как иначе ничего не видела. Это привело его и всю редакцию в веселое настроение, и с тех пор Куманин начал звать меня не иначе, как "бабушкой". Тут же, в "Артисте", я познакомилась с одним из редакторов "Русской Мысли", В.А. Гольцевым, сотрудничавшим в "Артисте", и он предложил мне дать ему для "P.M." рассказ. (Я дала рассказ "Одиночество" -- это первый мой рассказ, помещенный в серьезном журнале.) Через Гольцева я познакомилась с одним из редакторов "Русских Ведомостей" -- лучшей и либеральнейшей газеты в Москве -- и стала писать и там. Так незаметно и ласково судьба словно подняла меня на руки -- и я стала писательницей.
Когда я теперь вспоминаю обо всех этих серьезных, умных людях, так сердечно принявших меня в свою среду, -- я удивляюсь этому. Но тогда все казалось естественным, и я смело шла вперед, не спрашивая -- "за что мне сие?"
Так или иначе, успех "Летней картинки" определил мою судьбу, показав мне, что я могу рассчитывать на литературный заработок. Театр не увлекал меня: я знала, что при моей наружности я дальше водевилей не пойду, а меня влекло совсем к другому.
К этому времени я уже совсем вошла в московскую жизнь и Киев мне казался странным, далеким сном.
Свободное копирование
