Дневник Александра Герцена - 93

   15. Письмо от Огарева[1], письмо от Белинского и длинный разговор с Кетчером и Наташей. Странная вещь, до какой степени каждый человек -- он сам и ни в каком случае не может выйти из себя или подняться в такую сферу, в которой бы в самом деле поглощались его личные особенности, Eigentümlichkeiten {своеобразные черты (нем.).-- Ред.} характера и пр. Как опыт и навык к верному взгляду беспрестанно открывает в жизни, в людях новое и как по большей части тягостно трезвое воззрение,-- нимба нет, которым все окружалось. Мы удивляемся великим самопожертвованиям потому, что меряем все на свой аршин. Все дело в том, что чем человек жертвует, то не есть его существенный интерес, или наслаждение самопожертвования превышает его. Всякое "я" тянет к себе, даже в любви и дружбе. Эгоизм сосредоточенный есть только болезненное, исключительное, сумасшедшее проявление ячности, которая имеет сильный, резкий голос во всех начинаниях людских. Сознание -- не вовсе признанная власть над личным влечением. Огарев понимает, что он свое положение делает безвыходным именно по нерешительности, и не делает однако ни шагу потому, что самая тягость его положения для него легче, нежели решиться на что-нибудь... И все-таки как прекрасны люди, как Огарев, в другом роде -- как Белинский! Какой любовью и каким приветом мы окружены!

   Граф Строганов писал еще к гр. Бенкендорфу[2] и просил доложить государю о моем путешествии... О боже, неужели так близко совершение мечты, упования самого заповедного,-- мне страшно вздумать, что в июле, быть может, проведу месяц с Огаревым на Lago Maggiore {озере Маджоре (итал.).-- Ред.}[3], я поюнею, это одно из последних требований чисто личных.