Поездки по северу России в 1885-1886 годах - 36

  В Онежском лесничестве десять волостей, промышляющих охотой. Самый большой процент приходится на лесную дичь, затем на белку и самый ничтожный -- на куниц, лисиц и оленей. Промыслы начинаются с 1 октября. Еще зимой, за восемь месяцев до начала охоты, на лошадях или на лыжах, вывозят охотники на места своих охот, к избушкам или лабазам, съестные припасы, состоящие из муки, круп, сухарей и соли; так и ожидают они там все лето и осень. Порох, свинец и котелок приносит охотник с собой. Самая малая доля птиц бывает убита из ружья; остальное количество добывается ловушками, пастями, силками, очапами, наворами и пр. Каждый промышленник имеет в лесу свой участок по нескольку верст в окружности; деление это, свято соблюдаемое, произошло исстари, совершенно с тою же, нигде не записанною, никакому нотариусу не явленною прочностью, как и владение лопарскими чумами на Мурмане. Каждый промышленник имеет свой "путик", по которому он ходит, и никогда не вторгается в чужое владение. Начинающий охотиться или покупает путик, или приискивает новый. При разделе семьи, при свадьбах путики делятся, как и прочее имущество. Ловушки, поставленные по путику, промышленник обходит в два дня; у самых богатых выставляется до 3000 силков. Собранная дичь хранится в "лабазах": это бревенчатые клетки, торчащие высоко на одном бревне. Добываемую птицу крестьяне продают скупщикам: рябчики и глухари по 20-25 копеек за пару, белка -- 8-10 копеек, оленье мясо -- 80 копеек пуд, шкура лисицы 3-4 рубля; все это продается или на Шунгской ярмарке, или в Петербурге; медвежьи шкуры, ценой до 50 рублей, находят сбыт в Финляндию.
   О характере местной охоты можно бы было написать целую книгу, полную высокого интереса. Главные предметы, служащие ей, видели мы при объяснениях местного лесничего, главного устроителя выставки, сопровождавшего Его Высочество; объяснения были очень ярки и кратки. От медвежьей берлоги и лисьей норы вплоть до колод для ловли выдр и оленей, капканов, пастей -- все это было перед нами; виднелись лабазы, промысловые избушки, речные и морские переметы для семги, уремы для налимов, заборы для ловли камбалы, сельдяные рюжи и невода, и все это в натуральную величину, с самыми точными объяснениями.
   Некоторые из выставленных вещей и снарядов свидетельствовали о большой хитроумной практичности. К числу таковых надо отнести, например, петлю для ловли рябчика: в момент стягивания петли на попавшую птицу опускается берестяной колпачок, сохраняющий ее от непогоды за все то время, пока отсутствует промышленник; характерна "нодья", или "норья", -- костер для поддержания долгого, медленного огня в долгую осеннюю ночь, без ухода за огнем: все дело в двух бревнах, положенных одно на другое со щелью посредине и обгорающих только с одного бока.

 

 

   Очень характерны были 35 местных промышленников, стрелков, в их одеяниях, со всякими навесками у пояса и на груди, стрелявших в присутствии Великого Князя на призы с расстояния 21 сажени с подстав -- обыкновенный способ их стрельбы; большинство попадало в яблоко; даже те, у которых нет своего ружья, потому что нет денег свое ружье "вести", и они отлично стреляли из чужих ружей. Ружья эти вполне археологические. Великий Князь раздал призы собственноручно и много расспрашивал охотников.
   Осмотр этой любопытнейшей изо всех виденных нами выставки продолжался очень долго. Девушки водили хороводы и пели, а далеко внизу по реке Онеге на глазах наших производился лов семги; невод тянули две лодки, и эти суденышки, шедшие попарно, казались нам с высоты горы очень маленькими.
   Около семи часов вечера покинули мы Онегу на пароходе "Онега" и направились к "Забияке" старым фарватером; по пути, перед тем, чтобы сесть на клипер и сделать на нем последний рейс к недалекому Сумскому посаду, предстояло нам посетить Киостровский монастырь. Ветер свежел, пристать к монастырским скалам было трудно. Звон колокола вещал о том, что это вечер перед Петровым днем.
   В Онеге, которую мы покинули, имеется мореходный класс, в зимнее время, конечно. Это учреждение очень полезно, равно как и шкиперские курсы, в основание которых положено Высочайше утвержденное мнение Государственного совета 27 июня 1868 года: "Шкиперский курс", училище третьеразрядное, состоит вполне на иждивении казны, и их в настоящее время на Севере два: в Кеми и Архангельске; "мореходные классы", пользующиеся правами II разряда, открываются только тогда, когда местное общество дает не менее 200 рублей; казна в таком случае приплачивает львиную долю -- 800 рублей.    Этих классов в настоящую минуту четыре: в Патракеевской волости, близ Мудьюгского маяка, имеющей около 60 собственных судов, в Куш-реке, между Онегой и Сумой, в Сумском посаде и в Онеге.    В зиму 1883-1884 года в шкиперских курсах было учеников: в Архангельском 35, в Кемском 31; в мореходных классах: в Сумском 17, Кушерецком 21, Онежском 16, Патракеевском 25. Очень немногие из учеников учатся пятую и шестую зиму, большинство ограничивается 2--3 курсами; по выпуске значатся они штурманами, шкиперами, юнгами, коками, матросами, попадаются и зуйки. По сведениям "Императорского Общества для содействия русскому торговому мореходству", во всех 40 школах всех наших европейских морей, зимою 1883--1884 года, имелось 1335 учеников; для полноты следует прибавить 15 человек Тобольской, единственной для всей Сибири.При более широком поднятии промыслов на Севере, особенно в сторону Новой Земли, в открытое море, классы и курсы непременно разовьются, так как готовый материал в прирожденных моряках существует и потребность есть. То, что нам говорили о выпущенных учениках, свидетельствует о том, что цель достигается вполне, люди знают свое дело, а от дедов и отцов завещаны им качества отваги и сметки, которых в других местах поискать.