Из воспоминаний о пережитом. Глава 14 - 3

 Пожарная эпидемия 1862 года ничем, в сущности, не отличалась от предыдущих. Май в этом году был необыкновенно сухой, жаркий и ветреный, и, по обыкновению, начали выгорать окраины и фабрики. Но общество было сильно взбудоражено, чтобы отнестись к этому с трезвым спокойствием. Недавно еще пережитые и не совсем еще улегшиеся студенческие волнения, повсеместные крестьянские бунты вследствие несправедливых наделов землею, смутные ожидания крестьянами золотой грамоты, начало польского восстания - все это держало нервы общества в крайнем напряжении. Ждали чего-то грозного, полагали, что не сегодня-завтра разгорится всеобщая революция. Еще более подлили масла в огонь прокламации, рассылаемые по почте и разбрасываемые по городу (я поднял одну на гулянье в Екатерингофе 1 мая). Понятно, что в каждой мухе были расположены видеть слона. Такою мухою были и пресловутые пожары.

В самой природе было тогда что-то грозное, зловещее, располагавшее к панике. Выйдешь, бывало, на улицу - и сразу почувствуешь сухой, знойный ветер, словно из раскаленной печи. Глаза слепнут от вздымаемой крутящимися вихрями удушливой пыли, висящей облаками над городом (в те времена о поливке улиц не снилось еще петербуржцам), а ко всему этому непрестанный запах смрада и гари от вчерашних и ночных пожаров... Все это должно было тревожно настраивать обывателей, ежеминутно ожидавших выходящих из ряда вон бедствий.

Как всегда бывает, среди встревоженного населения начали циркулировать соответствующие легенды. Не было такого околотка, таких улиц, переулка, закоулка, обыватели которых не утверждали бы, что у них найдено в такой-то водосточной трубе или получено по почте таким-то домохозяином подметное письмо, извещающее, что такого-то числа в такой-то час дом или вся улица будут сожжены. И сколько бы вы ни искали очевидцев, вы не могли их уловить, хотя все говорили вам, что слышали от такого-то, который сам читал письмо. Когда же вы обращались к указанному очевидцу, он конфузливо отвечал вам:

- Петр Петрович, должно быть, запамятовали и ошибаются: я говорил им, что церковный сторож мне передавал, что о. Павлу читал письмо сам частный пристав.

Все, таким образом, ссылались друг на друга, и в результате получалась общая паника, выражавшаяся в том, что куда бы вы ни приходили, всюду находили чемоданы, корзины и узлы, в которых бедный люд и люди среднего достатка увязывали все, что было у них наиболее ценного и дорогого, и ждали первой тревоги, чтобы стремительно вынести увязанные вещи. В каждой квартире вместе с тем устраивались ночные дежурства: домашние караулили по очереди. В то же время по улицам ночью, особенно по окраинам, в глухих местах устраивались ночные дозоры из обывателей-добровольцев. Доходило до того, что было не безопасно ходить ночью по улицам; того и гляди, заподозрят в поджоге и сведут в участок, да еще в шею накостыляют, особенно если найдут при тебе какую-нибудь подозрительную жидкость. У Четыркина в его директорском кабинете в канцелярии одно окно все было уставлено бутылками и флаконами с жидкостями всех цветов радуги. Чиновники говорили, что это было отобрано у поджигателей.

Я сам видел, как в одно прекрасное утро по Никольской улице, где мы жили, ходила толпа местных домовладельцев и всматривалась в каждое постороннее пятно на заборе, во все мазки, сделанные, очевидно, мимоходом пробовавшими свои кисти или краски. Пятна эти тщательно выстругивались, так как ходила молва, будто поджигатели мажут стены домов какими-то составами, воспламеняющими стены от действия солнца.

Конечно, могли быть и не легендарные, а действительно подбрасываемые шалунами и школярами письма; могли быть и поджоги троякого рода: пользуясь пожарной эпидемией, поджигали мазурики, чтобы поживиться в суматохе чужим добром; поджигали сами домовладельцы, выгодно застраховав предварительно свой хлам; наконец, большое подозрение внушали также уличные мальчишки. Едва показывался дым, как они стаями бежали сломя голову по улице и каким-то особенно зловещим тоном кричали: "пожар! пожар!" Известно, что дети бывают сильно расположены к пиромании, и ничего нет невероятного, что под влиянием общей паники массы их заразились этою психическою болезнью и делали умышленные поджоги, чтобы полюбоваться зрелищем пожара и всей его суматохи. Но, положа руку на сердце, можно наверное сказать, что не было ни одного поджога с какими бы то ни было политическими целями, и существовавшие в то время предположения такого рода обусловливались ничем иным, как настроением общества, которое готово было во всем подозревать скрытую за кулисами политику. Замечательно, между прочим, что в то время, как среди людей, склонных к реакции, циркулировали слухи, будто поджоги творят поляки, русские революционеры и студенты, в либеральных кругах носилась молва, что поджигает сама полиция с целью вооружать народ против поляков, красных и студентов.