Эпикуреизм этот был в то время не одним моим личным настроением, а разделялся всеми моими однокурсниками, которые успели перезнакомиться между собою в течение 1858 года, слушая одних и тех же профессоров, и сплотились в тесный кружок.
Кружок этот состоял из восьми человек. Кроме меня и знакомых нам уже Писарева, Трескина и Макушева, членами его были Л.Н. Майков, П.Н. Полевой, Г.Г. Замысловский и Ф.Ф. Ордин.
О кружке этом много было уже речей в нашей литературе: говорил о нем и Писарев в своей статье "Университетская наука"; неоднократно случалось писать о нем и мне. Но до сих пор не рассматривался он по существу. В настоящее время такое рассмотрение тем более уместно, что кружок удалился от нас в историческую перспективу целого полустолетия, и, кроме меня, все члены его сошли уже с земного поприща.
Писарев в своей статье характеризует членов кружка лишь как адептов чистой науки, причем делит их на два разряда: одни с самого поступления в университет избрали специальность и всецело углубились в нее; другие же (он сам, Трескин и я) представляли собою блудных детей, которые никак не могли остановиться на одной специальности, вечно порхали от одной к другой и терзались в сознании своей ученой несостоятельности.
Но этим не исчерпывался еще тот дух, который господствовал в кружке. У нас не было полного индифферентизма к кипевшей вокруг нас жизни, а, напротив, господствовала особенного рода партийная тенденциозность, по правде сказать, довольно-таки затхлого и прокислого запаха.
Запах этот приходил в наш кружок через семью Майковых, из той литературной котерии, которая группировалась вокруг "Отечественных Записок" Краевского, издававшихся в те времена под редакцией Дудышкина.
Это был дух просвещенного бюрократизма, который в тогдашней литературе господствовал в кружках, носивших прозвище "постепеновцев". Гончаров мастерски олицетворил этот дух в "Обыкновенной истории" в Петре Ивановиче Адуеве, этом либеральном администраторе, занимавшем видный пост на государственной службе, пользовавшемся большими связями, вместе с тем - члене акционерных обществ, владельце завода, наконец, англомане, мечтавшем о правовом порядке и реформах сверху, с соблюдением при этом благоразумной умеренности и постепенности.
Нужно ли говорить о том, что постепеновцы были заклятыми врагами каких бы то ни было увлечений и крайностей. Приверженцы чистой науки и чистого искусства, они всецело отрицали сатиру и требовали, чтобы поэты изображали одни положительные стороны жизни и, чуждые ненависти и злобы, возбуждали одни эстетические эмоции. При этом допускалась так называемая "народность", та этнографическая народность, которая проповедовалась в "Московском Наблюдателе" Ап. Григорьевым и комп. В научной же области уважалась крайняя специализация, при кропотливо-строгой разработке мелких фактиков.
Наибольшую вражду постепеновцы питали к "Современнику" и в главном органе своем, в "Отечественных Записках", не переставали воевать с ним, смотря свысока и с презрением на сотрудников и приверженцев "Современника" как на "красных", легкомысленных и легковесных рыцарей свистопляски, беззаветных отрицателей всех и вся, сеятелей полной нравственной распущенности, разврата и дикой готовности залить весь мир кровью во имя макиавеллевского принципа, что цель оправдывает средства.
Свободное копирование
