Описание жизни одной благородной женщины - 27

 Наконец мы собрались ехать обратно в Иркутск, и в который день поехали мы из Нерчинска, тот день для меня брег памятен по смерть мою. Все несчастные собрались к нашему дому, а многие и ночевали у нас, а благородные и не спали, и я целую ночь с ними просидела. Разговоров было очень мало, но стоны только были слышны. В пять часов поутру привели лошадей, и как начали закладывать, то сделался глухой шум и стон. Заложили лошадей, и мы стали прощаться. Туг уж они не могли удержать своего рыдания, бросились все в ноги и закрычали: "Простите, наши благодетели, осиротели мы, несчастные, и участь наша опять станет нас тяготить, и облегчить нашей горести будет некому! Бог да наградит вас и благословит за нас, несчастных!" И так, распрощавшись, поехали; они все за нами бежали с воем и криком, в отчаянии. Полицеймейстер хотел их гнать, - они все закрычали: "На этот раз убей нас, но мы не послушаемся! Знаешь, что мы теряем и чего лишаемся? Отца и матери!" Мы остановились, и Александр Матвеевич стал их уговаривать: "Друзья мои, вы так же будете счастливы и спокойны, как и при мне. Начальник у вас добрый: он вас буда беречь. Я его просил об вас, только будьте таковы, каковы были при мне!" - "Мы давно таковы, но нам все было худо! Мы до тебя были голодны, наги и босы, и многие умирали от стужи! Ты нас одел, обул, даже работы наши облегчал по силам нашим, больных лечил, завел для нас огороды, заготовлял годовую для нас пищу, и мы не хуже ели других. И мы знаем, что ты много твоего издерживал для нас и выезжаешь не с богатством, а с долгами, - но Бог тебя не оставит! Ты это в долг давал, и тебе вдесятеро возвратит Отец Небесный! То как же хотеть, чтоб мы не рыдали? Позвольте нам проводить себя до горы!" (расстоянием 18 вера). И никто не мог остановить, и Александр Матвеевич выпросил для них это удовольствие, и мы ехали шагом, а они все, повеся голову, шли пешком. Как доехали до горы, тут остановились, и я не могу описать того отчаяния и горести, которое я в них видела, И с страшным стоном пошли назад, и эхо повторяло их стоны... Я истинно не помню, как я с ними расставалась уж в последнюю минуту, и муж мой горько плакал. В нем много было доброго, и эта добродетель в нем велика была, чтоб делиться с бедными. Случалось так, что и у себя не оставит, а последнее отдаст! Ему, конечно, вменится сия добродетель во что-нибудь и покрост другие его дела...

Ехавши дорогой, было время самое приятное - весной; местоположения были живописные: горы, наполненные цветами душистыми и персиками, яблонями, из гор били ключи и между цветов протекали по долинам. Я, смотря, вспоминала те виды, подобные сим, в самом Нерчинске, где с приятностию сиживала на горах, при восходе солнца, когда оно бросало лучи свои на блестящие капли росы, и все цветы, подымая свои головки, испускали благовоние. Сердце мое в тишине радовалось, нередко и слезы лились, хотя я и не знала еще тогда познания натуры и не находила или не умела находить и видеть Творца в творении, но внутренная радость и тогда меня услаждала и смиряла чувствы мои; и я в таком мире приходила домой, что, кажется, никакая досада тогда не могла меня растрогать; все тогда матери моей наставления и слова так живо возродились в моей памяти, и я часто говаривала так, как будто б она слышала меня: "Вот, почтенная моя родительница, дочь твоя исполняет теперь твои завещания! Ты, конечно, слышишь и видишь, ежели это возможно - то ты радуешься. Долго твои наставления во мне погребены и недействительны, и, ежели выеду отсюда, может быть опять то же будет. Я здесь совсем без путеводителя, но пусть дух твой будет моим хранителем!"

Итак, мы приехали в Иркутск. Губернатор был очень рад нашему приезду и, смотря на меня, сказал: "Мне кажется, тамошний воздух более на вас имел благотворное свое действие, нежели здесь. Вы совсем переменились; я вижу спокойствие на лице вашем. Я этого ожидал, - меня уведомляли о вашей тамошней жизни, я все знаю, как вы жили и чем вы занимались". Я сказала: "Ежели вы все знаете, то кто ж мне доставил тамошнюю мирную жизнь, как не вы, то я и отношу всю мою перемену к вам, моему почтенному благодетелю. Одного только жалею, что я не могла жить там до конца дней моих: я б могла всякий день видеть новые радости". - "Не скорбите: вы и здесь можете быть счастливы и наслаждаться приятностями жизни. Примите меня в друзья ваши и не откажите в сем для меня приятном названии!" - "Я должна сего испрашивать у вас, а не вы у меня!" - "Итак, дайте руку, что ваше сердце будет открыто вашему другу и ваши тайны будут заключены в моем сердце!"

Я заплакала и сказала: "Будьте не только другом, но и отцом; мне нужны ваши советы и наставления!"

И так мы начали опять нашу жизнь по-прежнему; мать оставалась в Иркутске и была очень рада нашему приезду. "Спокойно литы, мой друг, там жила?" Я ей все рассказала, и она благодарила Бога, что хоть это короткое время я нашла для сердца своего пищу и удовольствие. "Но я предвижу, что здесь опять твои страдания начнутся, но прошу тебя, как друг, тебе уж двадцать второй год, и я могу с тобой говорить. Скрывай, моя любезная, что ты знаешь худое поведение мужа твоего, - это одно только может его остановить, чтоб все делать явно, и по поведению твоему будет бояться обнаружить свои дела. Знаю, что тебе горько и несносно, но молись ходатаю нашему Иисусу Христу, чтоб Он послал тебе свою помощь и терпение. Он тебя не оставит и наградит тебя за твое терпение великими дарами!"