1878 - 1880. Глава 17 - 2

 Не без внутренней, правда, эгоистической радости уехал я в деревню с намерением в первых числах июня отправиться за границу, где жена моя с дочерью и внучатами ради лечения уже находилась в Вене. Объехавши свои хозяйства, занявшись ими, сколько было необходимо, отбывши свои обязанности члена училищного совета по экзаменам в сельских школах и окрестивши новорожденную дочь моего сына, я отправился в Москву, а оттуда в Петербург. Тут кой с кем виделся и собрал кой-какие мне нужные сведения и отправился в Берлин.

Еще зимою я задумал написать новую брошюру по поводу тяжкого переживаемого нами времени и напечатать ее в Берлине. Во время моих переездов в вагонах я много об этом думал и в Москве и Петербурге старался из газет и разговоров почерпнуть необходимые по разным предметам данные и сообразить их с собственными сведениями и понятиями. В Берлине я занялся почти исключительно чтением разных русских вновь вышедших в свет книг, книжек и газет, запрещенных в России, также купил и взял с собою некоторые немецкие сочинения о современном положении и о социалистических движениях. Из Берлина через Дрезден, Прагу и Вену поспешил я на воды в Глейхенберг, где уже находилось мое семейство. Там пробывши несколько дней, мы отправились в Эмс, где и мне, и жене моей необходимо было пить воды и брать ванны. На сей раз в Эмсе никого особенно замечательного я не встретил и ничего важного не узнал: виделся и с соотечественниками, и с немцами; все были недовольны существующими порядками и жаловались неустанно; немцы особенно усердно и сильно ругали Бисмарка, но во всем подчинялись его железной воле. Из Эмса по Рейну поехали мы в Шевенинг (подле Гааги) на морские купания, где я брал ванны из морской воды и вдоволь дышал морским воздухом. Тут пробыл я три недели и оттуда заехал в Остенде, который я всегда любил и где остался с неделю.

В Эмсе и Шевенинге я усердно писал и исправлял предполагавшуюся к напечатанию в Берлине книжку и 6 августа отправил ее в рукописи к книгопродавцу Беру, издателю моих заграничных произведений, и обещал вскоре быть в Берлине для исправления корректур. Я озаглавил свою книжку так: "Что же теперь делать?". Главный смысл ее высказан был в заключении, которым она заканчивалась: "Да! Положение наше более чем трудно. Тревожит нас нигилизм; но эта язва поразила тело России только извне и только вследствие других недугов, которыми мы действительно страдаем. Обеспечьте наш частный быт; - осуществите местное самоуправление согласно первоначальной мысли, его нам даровавшей; - дайте земле русской возможность через людей, ею излюбленных, высказывать общественное мнение о пользах и нуждах страны и участвовать в устройстве и ведении ее общих дел; - предоставьте русским людям то право, которым пользуются граждане всего образованного мира, - право свободно и за своею ответственностью высказывать свои мнения и чувства; и не станет у нас нигилизма и, что еще важнее, - не станет и других недугов, как томящих, обессиливающих и убивающих". - И эту книжку, как и предыдущие, я издал с прописью своего имени и с отсылкою одного ее экземпляра при всеподданнейшем письме к государю императору. И эта книжка, разумеется, была в России цензурою запрещена.

Из Берлина отправился я через Вильну и Смоленск в Москву, где пробыл очень короткое время и поспешил в деревню. Очередное наше уездное земское собрание было весьма дельно: мы занимались местными делами усердно и разумно; народное здравие, дороги, мосты и гати, сельские школы и пр., словом, все было обсужено неспешно и добросовестно, и по всем докладам постановили решения. На школы увеличили ассигновки и положили повторить наше ходатайство о разрешении земству иметь своего инспектора или ревизора для сельских школ.

Наше губернское земское собрание хотя было не так бурно и продолжительно, как предыдущее, однако виды и интересы партий сильно его волновали и затягивали прения. Александровская учительская семинария была предметом обсуждения только в двух заседаниях, но зато мука, поставленная в больницу и другие заведения и оказавшаяся худокачественною, вызвала жестокие и многословные обвинения. Эти прения окончились тем, что все члены управы заявили, что слагают с себя эти звания. Другие местные дела были разрешены как следует, но предложения о ходатайствах пред высшим правительством о том, чтобы лица, за которыми имеются недоимки по земским сборам, не могли быть гласными, и о том, чтобы выборы гласных от крестьян производились по волостям и непременно из среды крестьян, потерпели полное крушение. В последнее заседание произведены были выборы председателя и членов управы на остальное до трехлетия время, т.е. на 1 год. По краткости времени службы выборы были очень затруднительны: почти никто не желал баллотироваться. Упросили одних, согласились на других, и управа была устроена. Я радовался тому, что в председатели попал А.В. Алянчиков, человек молодой, умный, либеральный, и хотя из купцов, но любящий земское дело. Наконец собрание было закрыто, и все гласные разъехались более или менее недовольные его результатами.