Но, наконец, для отца окончательно иссякли всякие надежды' на обещания влиятельных покровителей доставить ему "осмысленный труд". Однажды, вернувшись откуда-то, он сказал мне: "Если ты скоро выучишь нынче уроки, то после ужина пойдем со мной... Дело нашлось, и для тебя будет подходящее". И часам к 11 вечера мы отправились на вокзал нашей железной дороги, когда главным образом проходили мимо нашего города пассажирские поезда. Как я, изумленный, ни приставал к отцу с расспросами о нашем неожиданном путешествии, он шутливо говорил: "А вот увидишь скоро". Придя на вокзал, отец направился прямо к газетному киоску в зале I класса.
- Ну, здравствуйте, - сказал он продавцу. - Вот и мы. Рекомендую вам моего молодца: он моей правой рукой будет... Теперь вы можете нам все сдать.
Прежний продавец быстро передал нам счета и опись всего содержимого в киоске, сказал, от кого и как получать из Москвы газеты и книги и куда посылать деньги, распрощался, спеша на поезд, а мы с отцом остались в новой роли железнодорожных газетчиков. Отец стал знакомить меня с делом, но книги и газеты были настолько знакомыми мне предметами, что я быстро усвоил всю операцию и с большим удовольствием взялся за дело.
- Ну, вы теперь, папаша, ступайте спать... А я здесь и один управлюсь. Когда мне будет некогда, тогда пойдете вы или даже сестра с братом. Будем чередоваться. Это очень хорошо!
Я был очень рад и доволен этим первым настоящим "трудом" моим. Тяжеловато, положим, было сидеть, после дневных и вечерних занятий в гимназии и приготовления уроков, до часа ночи, но зато эта профессия в среднем давала нам 10 - 15 рублей в месяц.
Убедившись, через неделю, что я с сестрой можем легко одни справляться с несложным делом газетной продажи, отец, мрачно вздыхая, отправился к председателю гражданской палаты, прося зачислить его на службу. Через неделю он получил место помощника столоначальника, с окладом около 20 рублей в месяц.
Свершилось то, чего отец так боялся и решиться на что избегал в течение целого полугода: заживо похоронить себя в юдоли рабьего сухого канцеляризма. Он совсем упал духом. Исчезла как будто навсегда надежда "возрождения". Все недавнее прежнее, еще такое светлое, бурное, окутанное в дымку такого милого, манящего своей чарующей неизвестностью, но полного живой жизни будущего, все быстрее и быстрее таяло и расплывалось, как сновидение. А окружающая серая, повседневная жизнь все оголялась больше и больше...
Свободное копирование
