Полонский. Дневник - 59

20/VII, 31. Звонок Бабеля. Опять — тысяча и одна увертка. Советовался-де с Горьким, и Горький не советует ему печатать те рассказы, какие он дал мне. Но он написал «вчерне» два колхозных рассказа (об этом «вчерне» я слышал года три назад). Он над ними работает. В течение месяца он их мне доставит. Узнав, что я вернусь в начале сентября, — «Как приедете, в вашем портфеле будут эти рассказы». Четыре года назад он так же уверял меня в том, что у меня «15-го августа» будет рассказ «Мария-Антуанетта», чтоб я анонсировал его в журнале, — рассказа нет по сие время.

Он роздал несколько своих рассказов в «Октябрь», мне и еще кому-то, но не для напечатания, а как бы в виде «залога», для успокоения «контор», которые требуют с него взятых денег. Сдал книгу в ГИХЛ, — получив от издательства деньги и обещание книгу не печатать, так как она «не печатна» — то есть столь эротична, индивидуалистична, так полна философией пессимизма и гибели, — что опубликовать ее — значит «угробить» Бабеля. По той же причине и я не хочу печатать те вещи, что он дал мне. Странная судьба писателя. С одной стороны, бесспорно: он «честен» — и не может приспособляться. С другой — становится все более ясно, что он крайне чужд революции, чужд и, вероятно, внутренне враждебен. А значит, — притворяется, прокламируя свои восторги перед строительством, новой деревней и т. п.

Сейфуллина говорит, что Горький устроил у себя что-то вроде литературного департамента. Устраивает приемы писателей по группировкам: сегодня «попутчики», завтра «раппы», потом — «правые». Собираются писатели в комнате, где накрыт чай, лежат газеты и журналы. К ним Горький не выходит, но приглашает каждого в отдельности в «кабинет», где и ведет беседу. Писатели ждут очереди.

На днях были у него «раппы» — Авербах, Селивановский, Киршон и др.

Соловьев рассказывает: Горький хвалил РАПП, говорил комплименты, «раппы» в ответ льстили Горькому. Потом, расчувствовавшись и, очевидно, удивившись своему величию и величию задач, возложенных историей на их плечи, Авербах повел такую речь:

«Да, знаете, раньше, когда мы были кружком, сектантской группкой, — было легче. А теперь трудно — ответственность перед страной, революцией и историей — за всю литературу. А мы, знаете ли, не имели времени учиться. Я, например, кончил только три класса гимназии, Киршон — пять классов, — никто не окончил среднего учебного заведения». — «Я кончил реальное», — с достоинством вставил Селивановский. «Ну, вот, один Селивановский и кончил», — добавил Авербах.

Писатели должны были ехать в Узкое на банкет в честь Шоу[1]. Назначили сбор, ждали автобуса: автобус не приехал. Бранясь, разошлись. Накануне мне говорили, что Халатов не хотел этого банкета.