Память о детстве, которого не было

Война была вокруг нас. Даже в далекой Сибири были крест на крест заклеены оконные стекла в домах. С нетерпением ждали по радио сводки с фронта.  Радио - это была большая воронка из черной бумаги с маленьким приемником в центре. Говорило оно шопотом  и приходилось по очереди, прильнув к нему, слушать известия из Москвы. Не забыты хлебные карточки - маленькие листочки бумаги с водяными знаками, расчерченные на 30 и 31клеточку размером в 1 сантиметр с цифрой пайки вожделенного хлеба на каждый день. Квадратики эти отрезала ножницами продавщица и для отчета наклеивала каждый из них на лист бумаги. Норма хлебушка была по 100 граммов иждивенцам и 300 - служащим. Росли мы без матери, которая умерла в 1942 году, и единственным источником питания у нас  был только хлеб. Разрежет папа на 4 части эту пайку, съедим, круто посолив, с кипятком и - ждем следующего дня.

Как ни трудно было, но взрослые пытались чем-то порадовать ребят. На работе у отца 31 декабря 1941 года устроили для ребят новогодний утренник. Малыши водили  хороводы  под елкой, игрушки к которой делали по домам: клеили бумажные  цепи, рисовали  на флажках самолеты с красными звездами, танки, фантазировали - кто во что горазд. Тот новогодний подарок  я не забыла с годами.  В подарок нам  с братом досталось  одно замороженное яблоко на двоих. 

Летом полегче было. Жили мы на берегу реки. Только пройдет ледоход, у брата Жени уже готов бредень, и лезем мы с ним в ледяную воду за рыбой. Наловим ельцов и гольянов, пожарим на воде и бежим на колхозный огород.  

Все годы войны и до 1 декабря 1947 года, когда отменили хлебные карточки, мы не могли утолить чувство голода. Младший брат Валерий остался сиротой в два с половиной года. Опухал от голода, как он  выжил, до сих пор не пойму. Когда появился в продаже хлеб по коммерческим ценам,  в магазине, который народ прозвал “Топака” от слова топать на морозе, очереди были огромные, но хлеба хватало всем, а вот денег на него иногда не было. А какой вкусный, ароматный  был тот хлебушек из американской  муки!

Часто можно услышать такие слова в наш адрес:
-Подумаешь, колоски собирали и чего - то требуют.

Да, начинали мы с колосков. Маленькие первоклашки шли по  полю и складывали в холщевые сумки драгоценные эти колоски, а в четвертом классе уже ответственно выполняли работу взрослых. В уборочную страду за лобогрейкой, запряженной лошадью, подбирали валки пшеницы, сброшенные колхозником деревянными граблями с платформы жатки, связывали их в снопы и сооружали суслоны. Кстати, слово “суслон” я не нашла ни в одном домашнем  словаре, а означает оно вот  что: семь тяжелых снопов ставили на попа вверх колосьями, а сверху накрывали их восьмым, колосьями вниз. Эти, разбросанные по полю, небольшие копны, с нахлобученными набекрень шапками, словно летящие в атаку буденновские конники с шишаками на головах, ждали своей очереди на ток. Часто снопы рассыпались, и женщины, которым мы помогали в поле, перевязывали их и  нас не ругали. Видели, слабые руки голодных детей, исцарапанные колючим жабреем и осотом. На току таскали ведра с зерном и засыпали его в триер, где зерно очищалось от мякины и примесей. Чтобы зерно в больших кучах не загорелось, его постоянно перекидывали лопатами с места на место. Намашешься за день лопатой, домой возвращаешься на автопилоте.

Работали мы еще полный рабочий день на колхозном огороде. Пололи и  поливали огурцы, морковь, свеклу, турнепс, а воду носили метров за триста с реки на коромыслах.  Без сил расходились по домам, но отдохнув, бежали на улицу, чтобы сразиться в лапту, и до темноты команды гоняли друг друга за мячом. Зимой шили кисеты красноармейцам, помогали взрослым лепить пельмени. У кого-нибудь из соседей собирались на кухне человек десять женщин. Мелко рубили мясо, добытых в тайге животных, сдабривали его луком, чесноком, перцем, солью. Вымешивали  тесто. На большом столе раскатывали его в большой пласт. Тесто разрезали на ромбики и лепили пельмени, которые в больших противнях выставлялись на мороз. Замерзшие, звонкие эти изделия вместе с расшитыми кисетами, вязаными рукавицами и носками отправлялись на фронт. 

На счастливую весть о Победе я опоздала. Пришла в школу, а там вместо гулкой тишины коридоров царила всеобщая суматоха: визг девчонок, радостные потасовки пацанов, смеющиеся сквозь слезы учителя, растерянные и изумленные глаза военрука Ивана Александровича Никифорова, который в 1944 году после тяжелого ранения на войне с орденами и медалями на груди пришел в Илимскую семилетку. Кроме владения винтовкой  и умения ползать  по-пластунски, он учил нас отдавать честь, и мы, встретив его на улице тоненького, перетянутого офицерским ремнем, с сияющими наградами,  печатая шаг босыми ногами, отдавали честь и по параллельной улице забегали вперед и снова, и снова, вытянувшись в струнку, торжественно шагали ему навстречу с поднятой к виску рукой. Терпеливым был он, наш военрук. Даже виду не подавал, что понимает наше озорство. Представляю, как было ему обидно, что пройдя с боями три года, он закончил войну в сибирской глуши.

Все дальше в прошлое уходят те суровые годы, но память не дает забыть испытания, выпавшие на наше поколение. До сих пор живут в сердце  воспоминания о детстве, которого не было.