4 [марта]. Часов в 6—7 вечера из горкома приходил Ширяев. Он принес бумажку из Сорабиса, где мне предлагается дать ответ: какова моя инвалидность, каков заработок, сколько имею «иждивенцев» — ввиду ходатайства о назначении мне персональной пенсии.
Я ответил, что на вопросы отвечать не буду, — кроме издевательства, ничего из этого не выйдет.
Чтобы он не перепутал в горкоме мой ответ, я дал ему точную редакцию ответа; он записывал мои слова, а я их корректировал. Вот они:
«Ответы на вопросы Филонов давать не будет, т.к. дело о пенсии поставлено неправильно. Оно должно идти не в плоскости вспомоществования и инвалидности, а за исключительные заслуги в области искусства. С точки зрения т. Филонова, дело идет не о подачке на бедность, а о признании его заслуженным деятелем искусства».
Затем я снял с его записи копию, и мы проверили ее вместе с ним.