30 октября.
Когда-то была у меня подружка Паня. Это было время, когда моими подружками были сами худшие девчата в классе. Катька, Панька, Валька, Сима... С Панькой я была дружнее всех. Упрямая до чертиков. Вызовут ее к доске, а она молчит. И урок знает, а молчит. Из нашей компании она враждебней всех относилась к мальчишкам. С ребятами никогда не разговаривала и только ругалась, за что ее звали «щучкой». И точно – она была похожа на щучку: худая, с длинным острым носом и вытянутыми губами. У нас было целое звено таких девчат, и я была его вожаком. Учились мы все плохо. Я лучше всех, но дальше «удов» не вылезала. Звено мое в общественной работе участия не принимало, а на переменах дралось с ребятами. Колотили их сообща, всем звеном. Сидели мы на последних партах, на уроках болтали. В школе мы нехорошими словами не ругались, но вне школы мы самые разухабистые: звонить в подъезды, кататься на трамвайных буферах, прицепляться к ломовикам, скверно ругаться – вот наши занятия. Панька на улицах была самой боязливой, но в школе ее резкий звонкий голос звучал на всех этажах.
Мы с ней сидели на последней парте – я тогда хорошо видела. Когда зрение стало портиться, пересели на одну парту ближе. Но потом зрение ухудшилось еще больше. Я прошу ее пересесть ближе, она отказывается, а помогать мне читать на доске не хочет. Тогда я ушла от нее на первую парту.
В житейских делах Панька была опытней меня. Я росла очень наивной и глупой. Панька часто смеялась надо мной, разъясняя мне всякие скабрезности. С мальчишками мы никогда не заигрывали. Мы их лупили – так определялись наши отношения.
Панька была болтлива, криклива, писклива. Она очень заботилась о своей внешности, но дома у нее всегда мерзость запустения. Училась она плохо и из седьмого класса ушла. Поступила работать, и внешность стала изменяться: шапка со лба съехала набок, волосы стали виться, появились модные платья, губки порозовели. Да и вообще она похорошела, пополнела. Кривые ноги и те выпрямились... Я предупреждала ее, чтобы она не скатилась до бульвара. «Нина, кому ты это говоришь!»
Сегодня вечером зашла к ней. Дома нет, на работе. Посидела, поговорила с матерью. Мать ее грубая, крикливая женщина. Ругается матерно, делает неприличные жесты. Паньку ругает: «Сволочь, выдра рыжая, ей бы...» Жалуется, что Панька ее называет «психой». Денег ей Панька не дает.
В комнате у них кислый, противный запах, грязно. Кровать одна, и спят все вместе. Вместо наволочки на подушке какая-то грязная полосатая тряпица. Так живет Паня. А одевается хорошо, с бульварным шиком. Живет, как зверь. Попросила у матери бумаги. Она еле нашла клочок – обрывок географической карты. Написала записку, просила зайти.
Зачем я к ней зашла? Интересно, что из нее получается. Часто встречаться не хочу, но понаблюдать неплохо. Мне жалко Паньку – катится она по наклонной плоскости. Были мы когда-то подружками, одинаковыми хулиганками, и как резко разошлись наши дорожки, как многое нас разделяет!
Сегодня пришла ко мне Лена. Зашли с ней к Татьяне Александровне. От нее, прихватив Гришу, пошли в Музей изящных искусств. Люблю этот музей – сюда первый раз пришла с отцом, и с тех пор я чувствую себя здесь очень хорошо.
Вчера Гриша меня проводил домой, а зайти отказался. Я его тащу, ругаюсь, а он: «Когда ты злишься, ты такая хорошая!» Хорошие у него глаза – голубые, умные...
А вокруг нашей семьи вихрем вьются злые духи: получили письмо от дяди Ильи. Сидит в тюрьме и просит посылку. Бабушка расстроена, мама злится и ругается, будто мы в чем виноваты. Ругает она и отца... А у меня и тени сомнений нет, что отец ни в чем не виноват.
Свободное копирование
