Первая тетрадь - 29

14 октября 1915 года, Скопин

     Сейчас прочла написанное 25 сентября. Как переменились настроение и взгляды! У меня сейчас настроение странное. Я ничего не могу делать: ни учить (потому, вероятно, что по всему спрошена), ни шить, ни читать. Читаю я сейчас критику Белинского. Она мне кажется слишком скучной и длинной. Меня могла бы воскресить книга, которая увлекла бы, заставила забыть окружающее, но такую книгу найти трудно. Хотела читать 'Монтекристо' Дюма, начала, да бросила. Слишком много нелепого, мне нужна действительность, и притом интересная действительность. Но такую действительность где ж найдешь? Дело я могла бы найти, его - бездна. Я очень запустила уроки, трудно придется после, но сейчас нет сил заниматься. Прочтешь все уроки, чтобы иметь о них представление, и успокоишься.

     Я сейчас пытаюсь проанализировать чувства, прислушиваюсь к внутренним переживаниям, разбираю, куда рвется душа и чего она хочет. Мне сейчас грустно, но грусть какая-то тихая, труднообъясняемая. В ней уже проскальзывают сомнения, недоразумения. Чувствуется порывание куда-то ввысь, к чему-то бесконечно хорошему и идеальному, но наряду с этим является и легкое недоверие к этой чистоте и идеальности. Кажется, что кругом одна грязь, одни пороки, которые пока, конечно, не коснулись нас. Эти два противоположных чувства вызывают какое-то тихо щемящее настроение.

     Это расположение наводит на размышления: мысли проходят одна за другой, и чего только не передумаешь в эти минуты. Вспомнился Александр Первый, только что ученный по истории. Вспомнился он и у Мережковского. Это была обаятельная личность. Его называли 'очаровательным сфинксом'. Наряду с Александром вспомнился Наполеон (44).

     Мне обе эти личности очень нравятся, они очаровывают меня, как бесконечно нравятся мне иногда какая-нибудь картинка или герой. Смешно сказать, я целых три года находилась под влиянием Печорина из 'Героя нашего времени'. Что я в нем нашла обаятельного? Мне нравился его характер - сильный, смелый, не признающий ничьей власти. А главное, его сила воли, не находящая себе нигде применения, его страдания, приносящие кругом горе, - что, кажется, в нем хорошего? Но это влияние осталось и до сих пор, но только в очень уменьшенном виде. Надо надеяться, что с возрастом, когда я буду лучше разбираться в чувствах, это влияние совершенно пройдет. Такими же обаятельными мне могут представляться и живые люди.

     В настоящее время примером может служить Евгения Антиповна (математичка). Мне доставляет наслаждение лишний раз встретиться с ней, лишний раз посмотреть на нее. Люблю я смотреть, или, лучше сказать, рассматривать ее глаза. В них что-то есть особенное. Они светло-серые, очень большие и рельефно выделяются на бледном лице. Эти глаза - глаза сфинкса. В них нельзя прочесть ни мысли, ни чувства, иногда они становятся совершенно светлыми и напоминают глаза Веры из 'Обрыва', когда она хотела скрывать свои чувства от других. Иногда, но очень редко, что-то живое проскользнет в них и скроется. Сложена она очень грациозно: высока, необыкновенно стройна и необыкновенно бледна. На правой щеке, ближе к уху, есть родинка с кусточком вьющихся волос, что много придает ей оригинальности и оттеняет ее бледность. Такие личности могут увлечь меня очень сильно и надолго. Из мужчин я не могу никем увлечься, не нахожу подходящего. Все летние знакомые кажутся пошлыми, а чтобы увлечься, надо и уважать...