Автобиография семьи. Белгород-Днестровский (Аккерман) - 4

Весной 1946 г. мы получили квартиру в большом доме во дворе межрайонной городской больницы N1, которой заведовал отец, будучи одновременно заведующим хирургических отделений этой больницы и больницы инвалидов войны. Специалистов не хватало.

   Половина этого дома была разрушена во время войны, сохранялись частично восстановленные внешние стены с заложенными кирпичом окнами, и крыша. Здесь в нежилых, ободранных комнатах, хранились лишь камыш и солома, которые мы использовали зимой для отопления В другой половине дома размещалась больничная канцелярия, бухгалтерия, кабинет главного врача. Помещения не ремонтировались с довоенного времени, были грязные и закопченные. Говорили, что здесь во время войны квартировался взвод солдат, пользовавшихся для освещения помещений коптилками. Я бывал в канцелярии до переселения, когда искал кабинет отца. У одного из окон комнаты, которая стала позднее нашей детской, стоял стол. За ним сидел худой старик-бухгалтер, постоянно насадно кашляющий. Из кусков газеты он скручивал кулечки, выплёвывал зловонную мокроту и кулёк выбрасывал за окно. За окном из кульков образовалась отвратительно пахнущая гора. Этот тяжело больной человек был в действительности не такой уж старый. Он с женой, заведующей аптекой, и дочерью Эвелиной Перельмуттер, которая была на 1-2 года моложе меня, жил во дворе больницы, в доме напротив нас. Я, часто принимал участье играх Эвы с Викой и Лерой, подозревал, что нравлюсь ей. Приглашенная на мой день рожденья, Эвелина подарила мне книгу "Пётр Первый" Алексея Толстого, сохранившуюся доныне.

   Судьба отца её была трагична. В молодости он любил деревенскую девушку, и она ждала, когда он закончит институт. Однако в городе он познакомился с фармацевтом, и у них родилась дочь. Он страшно пережевал свою измену, стал много курить, курил на фронте и после, до последнего дня. Измученный неизлечимой в те времена бронхоэктатической болезнью, понимая как трудно семье жить с ним, он 5 августа 1948 года отработал трудовой день, пришёл уставший домой, отправил дочь с вёдрами за водой (водопровода в наших квартирах не было и воду брали из колонки, которая торчала около стены нашего дома), и, воспользовавшись отсутствием жены, повесился. На событие я откликнулся:

   "С утра он жил и веселился,

   А днём пошёл и удавился".

   В действительности я очень переживал эту смерть. Став преподавателем медицинского института, изучая со студентами нагноительные болезни лёгких я непременно рассказывал им историю семьи Соломона Перельмуттера, связывая трагедию с курением. Я радовался, когда о врачи, спустя много лет, признавались, что бросили курить после моего рассказа.

   Во дворе больницы стояла уборная, пользовались ею зимой и летом только служащие и семьи, жившие в больничных помещениях. К этим неудобствам мы привыкли за многие годы войны и принимали, как должное. Купались еженедельно либо в больничном санпропускнике или (реже) в парной городской бане, находившейся далеко, где-то за железнодорожными путями. Первый поход в баню с папой (с принесенными, собственными дефицитными шайками, с березовым веником) запомнился навсегда, потому что раньше я никогда не видел отца обнажённым: то маленьким был, то война.