Из Острова госпиталь переехал на латышскую землю в посёлок Стамерину под городом Алуксне, на берегу большого озера, по которому на лодке я катался с выздоравливающим раненым, ординарцем отца, Павлом Харченко, выходцем из Алтайского города Бийска. Еще на российской земле Павла ранило, оторвало половые органы и он остался не на долго на территории, занятой врагом. Подобравшие его сельские жители выхаживали его, как могли, но раны нагноились. Немцы не забрали его в концлагерь, считая безнадежным, но он выжил и долечивался у нашем госпитале, а потом уехал на родину. Стамерина была пустой, мы с Павлом заходили в брошенные дома, но вещи не трогали. Только в местной школе я увидел на стене под стеклом несколько купюр царских бумажных денег и они стали началом моего увлечения коллекционированием бонов. Узнав о моём увлечении, моя тётя Зоя в 1945 году внесла существенный вклад, подарив хранимые ею деньги времён Гражданской войны.
Из какой-то овчины Павел сшил мне осенью кубанку, в которой красуется на фотографии, сделанной 9 мая 1945 года мой брат Валерий.
В сентябре родителей перевели в госпиталь легко раненых (ГЛР-1993) в латышском городе Гулбине. Мы жили в отдельном коттедже бывшего директора почты. На чердаке я нашел множество старых писем и латвийских журналов с невиданными мною цветными иллюстрациями на обложках. Некоторые понравившиеся открытки с видами и русским текстом, а также оторванные обложки я складывал в свой чемоданчик. Часть открыток сохранилось у меня до сих пор.
В большом стенном шкафу-кладовке с широкими полками с 3-х сторон, на которых хранился сепаратор и хозяйственная мелочь, я устроил себе кабинет. Сепаратор и прочий хлам снес на чердак, а оттуда притащил и разложил на полках журналы и русские книги. Электрического света не было. В доме пользовались диковинной красоты керосиновой многолинейной, с круглым фитилем, лампой, а я изолировавшись от родителей в своей темной конуре, впервые читал допоздна со свечками и плошками взрослый роман "Война и мир" Льва Николаевича Толстого. Первое прочтение было своеобразным: страницы про мир пропускались, но про войну усваивались досконально. В последующую жизнь эпопею читал многократно, книга стала самой любимой. А двухчасовой доклад о Болконском, над которым я основательно поработал и сделанный мною в 9 классе, думаю, запомнился не только соклассникам, но и учителю русской литературы Григорию Ивановичу Блинову, будущему профессору калужского пединститута. С Г.И. Блиновым и его женой я дружил до самой их кончины.
Пришла осень. На обширном поле около дома выросла брюква. Кто её сажал, жители ли убежавшие с немцами или ещё кто - не знаю, но убирать её было точно некому. Я выдергивал её из земли, чистил немецким ножом-штыком и с удовольствием съедал сырой в большом количестве. Наелся на всю жизнь, больше пробовать не приходилось.
Пора идти в пятый класс, но в латышском городе Гулбине русской школы не было. В первых числах ноября родители собрали мои вещи и, пользуясь затишьем на нашем участке фронта, папа повёз меня с пересадкой в Резекне (вы не знаете, что такое железнодорожная пересадка в военное время!) в Москву к тёте Тире и бабушке.
Свободное копирование
