Автобиография семьи. Великая Отечественная Война - 19

Отец нас встретил на вокзале посёлка. Было темно. С электрическим фонариком в руках, с вещами мы пешком отправились по протоптанной и укатанной снежной дороге. Госпиталь (СЭГ- 2034) располагался на окраине Будогощи, в сосновом лесу. Отец привел нас в свою довольно просторную, обитую фанерой, землянку, где стояли две госпитальные железные кровати, две табуретки, грубо сколоченный из досок стол, покрытый белой простынёй. Таких землянок, вырытых рядом, было несколько, в них жили сотрудники госпиталя. Отец достал из-под кровати две большие консервные банки тушёнки, одну из которых открыли. О существовании такого вкусного деликатеса я в той голодной тыловой жизни и не подозревал. Вторую банку, НЗ, спустя некоторое время, унес забравшийся в землянку вор вместе с большими наручными часами Кировского завода, подаренными отцу за самоотверженную работу и сорока новенькими рублями, которые прислал мне ко дню рождения (в письме!) мой двоюродный брат-фронтовик лейтенант Валентин Фляжников.

   Мама стала операционной сестрой. В один из первых дней я проснулся утром от громких криков и плача мамы и увидел, что папа пытается отобрать у неё свой револьвер. Сцена запомнилась мне, но только после смерти папы, на 91 году своей жизни мама рассказала о её причине. Она приревновала отца к одной из врачей госпиталя. Сохранилась фотография тех лет, где в группе хирургов госпиталя запечатлена эта молодая, красивая женщина в военной форме. Вскоре она перевелась в другой госпиталь, подарив отцу на память медицинскую книгу с подписью, которая сейчас хранится у меня. Мама сказала, что судьба женщины была трагична: во время бомбардировки госпиталя она была тяжело ранена, потеряла обе ноги, но осталась жива.

   В Будогощи произошел и такой эпизод: в госпиталь привезли на лечение двух легко раненых эсэсовцев. Я видел этих высоких, статных, белокурых молодцев, когда они вышли в солнечную зимнюю погоду и обтирались полуголые снегом. Палатная медсестра, у которой гитлеровцы расстреляли родных, ввела амбалам внутривенно по шприцу мыльной воды, набранной из таза, над которым хирурги мыли руки. Фашистов здорово протрясло, сестра получила нагоняй, но то ли руки хирургов были чистые, то ли "арийская" кровь крепкой - на дальнейший этап эвакуации забрали их живыми.

   Папа принес мне лыжи и на голову шерстяной капюшон с прорезью для носа и глаз. Я катался в солнечную погоду около госпиталя, который стоял в лесу. Мылся с отцом в госпитальной бане, черпая воду из большой железной бочки, которая стояла на такой же, приспособленной под печь. В госпитальную пекарню ходил иногда выпить стакан свежайших, очень вкусных хлебных "пивных" дрожжей, чтобы не было фурункулов.

   Школа в Будогощи размещалась в барачного типа длинном бревенчатом срубе и отапливалась голландскими печами. У крыльца школы валялась разбитая немецкая и русская военная техника. Городок от немцев был освобождён сравнительно давно, по многим предметам 4-го класса мне пришлось догонять товарищей, приложив немалые усилия, хотя в Зубрилово учился отлично. Близких друзей я завести не успел, оставался чужаком, и сразу после занятий уходил в неблизкий путь к своей землянке. После многих лет лидерства это меня тяготило.

   Вскоре госпиталь передислоцировали в только что освобожденный город Сольцы. Раненых отправили в тыл, госпитальное имущество погрузили на автомашины мотомеханической колонны. Папа наши вещи и кухонную утварь сложил в оцинкованное корыто, завернул в одеяла, перевязал верёвками. В чемодан, с которым мы приехали из Ртищево, сложили документы, постельное бельё и одежду.

   Стояла весна. Тающий снег еще не сошел полностью, дорожные колеи развезло грязью. Предстояло ехать около 400 километров на бортовых полуторках "ГАЗ" и "Студебеккерах". Мы с мамой ехали в кузове тепло одетые, закутанные в одеяла, снизу и сверху обложенные матрацами. В щель я подглядывал, как проезжали Грузино, Чудово, Новгород и другие, не запомнившиеся мне населенные пункты. Здесь проходили ожесточенные бои, многие дома были сожжены, торчали одни печные трубы. В Новгороде автоколонна специально свернула к памятнику Микешина "Тысячелетие России", но я ничего, кроме развалин, не разглядел. На обочине дороги часто встречались надписи "Осторожно, мины" и мы очень боялись взлететь на воздух, а такое, по рассказам, случалось. Ехали быстро, останавливались редко, справляя малую нужду у колес автомобиля, опасаясь отойти в сторону всё из-за тех же мин.