На другой день (это был последний день в бригаде Ираиды Иосифовны) меня отрядили подвозить обед трактористам на дальнем поле. Я предупредила, что запрягать не умею. Мне запрягли лошадку. Я нормально доехала на телеге от конюшни до столовой, где поварихи аккуратно установили на телегу первое, второе и даже третье (ведь трактористы перевыполняли план), и я тронулась в путь. Лошадь шла хорошо, но на площади перед конторой, прямо под окнами кабинета Решетняка, она вдруг начала, словно цирковая лошадь, ходить по кругу. Это было просто непорядочно с ее стороны. Если бы хоть в поле, а то под окнами Решетняка, и без того не жалующего меня. Он говорил обо мне, что я по своему характеру «клоун в юбке».
Хотя у меня, бедной, тогда даже юбки не было, а были единственные штаны в сплошных заплатках, наполовину оторванных, и они при ходьбе колыхались на ветру. И я нарочно не смешила, но со мной отчего-то случались частенько комичные истории.
И вот теперь эта коварная лошадь. Я грозила ей кнутом — никакого впечатления, я зашла вперед и опять погрозила кнутом, но лошадь была достаточно умна, чтобы понять — бить животное я никогда в жизни не буду.
Чуть не плача, я дергала за вожжи, но лошадь продолжала ходить по кругу. Я и не подозревала, что одна вожжа отцепилась.
По краям площади собрались заключенные, они, посмеиваясь от души, любовались этим зрелищем. Наконец я устала, села на землю и пригорюнилась. Вышел Решетняк.
— Ну?.. Что случилось? — спросил он.
— Лошадь оказалась из цирка, — пояснила я, вставая.
Решетняк поправил что-то в сбруе на морде лошади, и она пошла нормально.
— Ужин не вози, пошлем другого! — крикнул он мне вдогонку.
А на другой день я уже была с утра в обреченной бригаде.
Мы сидели на холодном ветру второй час возле конторы. Скучные, немного растерянные. Все давно ушли на работу, а мы всё ждали, когда нам дадут бригадира.
Кандидаты в бригадиры выходили от Решетняка заплаканные, но с твердо сжатыми губами: все, как один, наотрез отказались брать обреченную бригаду и укоряли начальника в несправедливости:
— Меня-то за что в эту бригаду?
Мы сидели, как выставленные у позорного столба. Проходящие мимо вздыхали и качали головами.
— Идите все к такой-то матери! — завопила Шурка Федорова, потомственная воровка по кличке «Я сама».
— Ты чего материшься, Шурка? — поинтересовался шедший мимо тракторист-уголовник. — С вами Мухина? Скучать не будете, но животы потуже перевязать ремешком придется. Если будешь доходить, Шурка, возьму тебя прицепщицей… весной.
— Пошел ты… — Шурка загнула такое, что вышедший из конторы Решетняк поперхнулся, а тракторист поспешил дальше.
— Что мне с вами делать?! — вслух размышлял Решетняк. — Никто не желает быть вашим бригадиром…
— А вы из-за границы выпишите, — хрипло захохотала старая воровка Фрося Наконечная. Кличку ее все забыли, так как последние два десятка лет она сама уже не воровала, а лишь принимала краденое и помогала его сбывать.
— Что у нас, своего бригадира не найдется, что ли, гражданин начальник? — удивилась Шурка.
— Это кто же?
— А хоть Мухина.
Выбора у начальника не было.
Так я стала бригадиром.
В лагере было много толков по этому поводу. Решили единогласно: скучать бригаде не придется, но без хлеба насидятся…
Свободное копирование
