В конце сентября в городе разорвались первые снаряды врага, выпущенные из занятого врагом Петергофа. Один из снарядов угодил во двор "Русской столовой", расположенной напротив нашего дома, больших потерь при этом не было, потому что уже мало кто заглядывал в летние помещения этой столовой. Следующие, как я потом узнал, разорвались в палисаднике, напротив нашей школы. Весь фасад был исковеркан осколками, срочно пришлось закрывать оконные проемы, там ведь уже был госпиталь. Были отмечены еще и другие попадания, но скоро наша артиллерия накрыла эту батарею.
Мой друг Коля Шилов рассказал мне историю о своем дяде, служившим на судне морского порта, обеспечивающим военные корабли флота. Он вернулся из Таллина, при переходе потерял свое судно и еще дважды его доставали из воды Финского залива с других малых судов, а по возвращению в Кронштадт погиб при первом артобстреле города, вражеский снаряд разорвал его буквально на части.
В один из дней мать отправила меня за керосином. В то время керосиновая лавка перебралась во двор здания Гостиного двора. Я только прошел сквер Кировского садика там, после гибели Кирова, был установлен его бюст. Прошел уже за колонны Гостиного двора, вдруг услышал странный вой и сразу же взрыв снаряда. Только и успел, что шмыгнуть за колонну и растянуться на камнях. Не раскрывая глаз, почувствовал, что на меня сыплется штукатурка и довольно увесистый кусок кирпича, вырванный из колонны, больно ударил меня в голову и правое плечо. С тех пор у меня там шрам и правое ухо практически не слышит.
Было много всяких случаев, люди гибли на глазах, на углу Петровской и Коммунистической улицы разорвался снаряд, мы с другом как раз переходили Петровскую улицу по Красной. В этот момент взрослый мужчина попытался перебежать Петровскую улицу. Он сделал два шага и упал на мостовую уже без головы, разрывом ему оторвало голову.
Не всегда успевали оповестить о налетах и обстрелах. Мы с мамой однажды попали под артналет на Якорной площади, я сопровождал маму с документами организации, в которой она работала рассыльной, в администрацию города, уже переехавшую в подвалы Морского Собора. Снаряды свистели над головами, мы плюхались на землю, казалось, бьют прямо по нам, а снаряды разрывались в районе стадиона или Флотской улицы. В дальнейшем бомбежки и артобстрелы стали привычным явлением и почти по расписанию немцы открывали огонь, когда рабочие утром шли на завод и вечером, когда возвращались с работы.
Сентябрь месяц был уже блокадным, а для Кронштадта вдвойне, т.к железнодорожный путь на Ленинград из Ораниенбаума был перекрыт врагом в Петергофе, а вернее от Мартышкино до Лигово. Жители города еще не ощущали разрыва с Питером и всей страной, в связи с островным положением Котлина.
Для обеспечения продовольствием Ленинграда, из закромов морского порта в блокадный город начали двигаться паровые буксиры, тащившие баржи с продовольствием. Под обстрелом немцев, эти баржи доставлялись на Васильевский остров. Морской путь из Кронштадта на Лисий Нос еще только отрабатывался и изучался. Я узнал об этом пути только зимой. Наш родственник был повозочным в кронштадском совхозе, а как только установилась санная дорога по заливу, на северный берег, они стали вывозить зерно, крупы и овощи в Питер, из совхоза и со складов Кронштадтской военно-морской базы, в то время "Дорога Жизни" на Ладоге еще не работала.
Продовольственная норма еще в сентябре позволяли населению поддерживать жизнедеятельность, в семьях были еще кое-какие запасы. Но ребятишки уже сидели с удочками на каналах и на Итальянском пруду, вылавливая оставшуюся в этих водоемах рыбку колюшку. Мы, с младшим братом, выходили за город и на тщательно убранных полях, вылавливали листву остатков капусты и ее корешки. Но к концу сентября положение резко ухудшилось. В семье сохранилась сухая горчица, ее вымачивали, чтобы убрать горечь, а затем пекли горчичные оладьи. А мой друг Коля Шилов угостил меня киселем из столярного клея, его покойный дед был столяром.
