Сегодня две недели, как мы находимся в команде вольноопределяющихся, в которую со всего Западного фронта собирают нижних чинов, имеющих образование, для назначения в школы прапорщиков. Кого-кого тут нет: кирасиры, гусары, артиллеристы, саперы, автомобилисты, пехотинцы, ополченцы. Живем мы на окраине города в казармах артиллерийского мортирного дивизиона, рассчитанных на пятьсот человек, а нас собралось две с половиной тысячи. Располагаемся на двойных нарах. Все мы, кроме Вани, отвоевали себе верхние нары. Ваня расположился внизу под Геннадием. Геннадий изводит Ваню, доверительно сообщая, что иногда по ночам страдает детской болезнью, предлагает Ване купить в аптеке клеенку и обить свой потолок.
По утрам - очередь к умывальнику, за кипятком, супом и тому подобным. Все, конечно, ждут с нетерпением отправки в школы прапорщиков, но начальство почему-то не спешит с этим.
Жизнь вольноопределяющихся организована удивительно: мы только пьем, едим да спим. Занятий с нами никаких не проводят. Офицеров не видим, взводные, отделенные - все из нашего брата вольноопределяющихся. День разнообразится только чтением газет, журналов, играем на гитарах, мандолинах, балалайках - у кого что есть. Процветают карточные игры и не невинный преферанс, а «очко», «железка», «польский банчок» и еще какие-то, которым я даже названия не знаю. Играют днем, играют и по ночам.
Правда, ежедневно бывают у нас так называемые «занятия». Это значит: выстроившись повзводно, мы идем в лес, там полежим, поболтаем от двадцати минут до сорока и снова идем в казармы. Да и от этих «занятий» ухитряется удирать не менее половины вольноопределяющихся, несмотря на строгий приказ начальника команды всем выходить на «занятия».
Возвращение из леса обычно сопровождается озорством. Во-первых, мы поем непристойные песни, особенно на тех улицах, где много молодых женщин. Непристойность обычно заключена в припеве. Если его написать и прочитать - ничего непристойного нет, а появляется она только при пении, когда слитно произносятся некоторые слова.
Во-вторых, издеваемся над военными чиновниками. Увидев идущего по тротуару чиновника, взводный подает команды «Отставить песню!», «В рядах равняйсь!», а затем «Смирно!» и подносит руку к козырьку, но тотчас же опускает ее, командует:
«Отставить!» и, обращаясь к чиновнику, говорит: «Извините, господин военный чиновник, мне показалось - вы офицер». А тот бедняга, только что приосанившийся, никнет и как побитый идет дальше.
А что делать молодым, полным силы людям, волею начальства обреченным на полное бездействие? Куда было девать переполнявшую нас энергию? Кто не играл в карты - шел гулять в город. Но ведь каждый день гулять не будешь? Вот и лежим на своих нарах, как медведи в берлоге. Лень постепенно затягивает нас своей клейкой паутиной, бывает, что идти пить чай и то никак не подымешься, хотя давно уже чувствуешь жажду.
На почве ничегонеделания кроме азартных игр процветают пьянство и связанные с ним кражи. Воруют не только деньги, но и вещи. Дело дошло до того, что начальник команды полковник князь Микеладзе собирал команду и долго уговаривал «господ вольноопределяющихся» бросить карты, не воровать и не пить денатурат. Князь был очень милый и славный старик. Его любили за кротость и простоту, поэтому слушали внимательно, сочувственно вздыхали. Но вот князь кончил поучение, команда распущена. Мой сосед по нарам гусар Мрачнов, вопреки своей фамилии веселый парень, обращается ко мне и к своему соседу приземистому кирасиру, солидному и непьющему:
- А не выпить ли нам, братцы, «средне», как пишет великий возлиятель Скиталец? А? Я знаю уголок, где чашка денатурата с квасом стоит только двадцать пять копеек. Идемте, невинные вы души!
- Отстань, Степан! Знаешь ведь, что не пойду, - отвечал кирасир.
Но Мрачнова трудно было угомонить, да и делать нам было нечего.
- Ты, пойми, Рома! Дернешь чашку, тебя, правда, спервоначалу всего перевернет. Но отрыгнешь раза три керосином с сырой кожей - и тогда благодать на тебя нисходит. Всех обнять готов: «И в небесах я вижу бога, и счастье я могу постигнуть на земле».
- Это у тебя природное, или специально уроки брал? - серьезно спрашивает Роман.
- Ты о чем? - недоумевает сбитый с толку Степан.
- А вот, паясничанье, - невозмутимо поясняет кирасир.
- Презренный червь, - вопит гусар, - я раскрываю перед тобой богатства моей необъятной прекрасной души, а ты в ответ жуешь свою бычью жвачку да сплевываешь.
Такие перепалки, конечно, происходили тоже только ради развлечения.
Было у нас в команде немало талантливых ребят музыкантов, рассказчиков, певцов. Импровизированные концерты проходили с исключительным успехом. Обалдевшие от ничегонеделания вольноопределяющиеся жадно слушали выступавших товарищей. Народ скучал и тянулся всей душой ко всему светлому.
Свободное копирование
