30 июня
Сегодня утром меня вызвал фельдфебель и объявил, что приказано отправить всех имеющих образование в школы прапорщиков.
- Офицерами будете, - поощрительно сказал фельдфебель, как будто от него зависело производство в офицеры. - От нашей роты едете вы, Алякринский, Малышев, Осинкин. Завтра пойдете на станцию. Сегодня разрешаю не работать. Идите!
Я попросил разрешения пойти попрощаться со своим учителем - кузнецом. Подпрапорщик одобрил и разрешил:
- Уважать старших - от бога завещано, - сказал он.
Никифорыч, как и я, был доволен тем, что меня отправляют в школу прапорщиков.
- Только ты, Миша, не возгордись. Держись за нашего брата солдата, он тебя и в бою защитит, и от непогоды укроет, и накормит, ежели понадобится. Народ, брат, - это все. За тебя народ - и все тебе удастся. Не с тобой - и ты как столб одинокий на дороге. Держись за народ и будь с народом. Теперь ты попробовал солдатской доли и знаешь, как много у солдата забот, да не говорит он о них никому. Воюет он, а дома, глядишь, семья - жена, ребята, может быть, и есть им нечего, он один был кормилец. Нужна мужику и рабочему война как собаке шестая нога! Наши победят или немцы - все равно мужику несладко было, несладко и останется. Рабочий как перебивался с хлеба на квас, так и после войны перебиваться будет, если еще не убьют или, спаси бог, не изувечат. Да!
Никифорыч во время своей длинной речи испытующе посматривал на меня, словно хотел что-то особенное сказать, да не решился. Посидели мы с ним еще с полчаса, о многом переговорили, но так этого особенного я и не дождался, а спросить - как-то язык не поворачивался.
Обнимая меня при прощании, Никифорыч еще раз сказал:
- За народ держись, Миша, к солдату будь ближе. Помни: один человек легко ошибиться может, а народ, что бы ни делал, к правде идет. Размышляй, брат, обо всем. Время такое. Желаю тебе счастья, чинов и орденов. Не забывай твоего учителя кузнеца.
Мы расстались, как братья - он старший, а я младший. Так по сердцу пришелся мне этот кузнец.