Меньшевики - 1

ГЛАВА 6          

МЕНЬШЕВИКИ 

С Эдуардом Эдуардовичем Понтовичем мне довелось встретиться в Бутырской тюрьме, куда меня доставили в 1937 году из лагеря для переследствия. Количество заключенных, «подготавливаемых» к новому показательному процессу, было столь велико, что разместить их по одиночным камерам Бутырской тюрьмы не представлялось никакой возможности, хотя НКВД, конечно, предпочло бы поступить именно так. Новички помещались в камеры вместе с более опытными арестантами, и это, разумеется, было им очень на руку, потому что от «старожилов» они узнавали много для себя полезного. В подобных смешанных камерах разговоры бывали еще более оживленными, чем в тех, где содержались только новые арестанты. Люди в них не были одержимы тактикой и техникой допросов, они часто обсуждали и более общие и отвлеченные вопросы. В основном тогда в Бутырках находились члены компартии, но были там и разрозненные остатки давно уничтоженных в СССР партий, таких, как партия социалистов-революционеров (эсеры) и меньшевистская. Были и анархисты, и представители партий национальных меньшинств. Из меньшевиков мне особенно запомнился именно Эдуард Понтович.

Понтович был образованным человеком, знатоком марксизма. По профессии он был юристом; еще студентом он примкнул к меньшевикам во время революции 1905 года. Понтович много рассказывал о вождях и идеологах социал-демократического движения, в частности таких, как ф. И. Дан и Н. Н. Суханов.

В 1935 году Понтович был юрисконсультом ЦИКа, где он участвовал в выработке новых государственных законов. А летом того же года был арестован и выслан в Сибирь. В Бутырках он находился в связи с новым следствием по его делу, которое вел секретно-политический отдел НКВД (СПО). Понтович прекратил свою меньшевистскую политическую деятельность в самом начале двадцатых годов. В то время, рассказывал мне Понтович, всякая работа в меньшевистской партии стала не только невозможной, но даже и «нежелательной». После высылки за пределы СССР (или ссылки в Сибирь) меньшевистского руководства, всякая попытка подпольной деятельности была обречена на провал и могла лишь сыграть на руку органам безопасности, помочь им окончательно ликвидировать меньшевиков с помощью провокаторов. В то время Понтович уже отдавал себе отчет в том, что высокообразованные марксисты-интеллигенты, каковыми были многие меньшевики, могут понадобиться государству для работы в административном аппарате, в экономике и т. п. Понтович знал многих бывших меньшевиков, которые хотя и оставались внутренне убежденными социал-демократами, честно работали на пользу государства, отдавая свои знания и богатый опыт. Вместе с тем контакты Понтовича с другими меньшевиками вовсе не носили конспиративного характера, это были чисто личные знакомства. Понтович с негодованием говорил мне о тех «признаниях», которые делали обвиняемые на меньшевистском процессе 1931 года. Он уверил меня, что на признания эти можно было с полным правом наклеить ярлык «сделано в НКВД»: они были результатом сильнейшего давления, оказывавшегося на обвиняемых, а также плодами болезненного воображения доведенных до отчаяния подсудимых. Понтович произвел на меня огромное впечатление, хотя я так и не составил себе окончательного мнения о том, был ли он действительно лоялен по отношению к советской власти. Однажды Понтович намекнул, что он регулярно читал эмигрантский «Социалистический вестник», а также и подпольные меньшевистские издания, выходившие в самом СССР. Такие противоречия в то время я относил за счет его недоверия ко мне, как к коммунисту. С подобным недоверием я неоднократно сталкивался в тюрьмах и лагерях.