В течение трех месяцев мы копали траншеи, окопы, валили леса, чтобы загородить дорогу неприятельским танкам. А 3-го октября нас неподготовленных, беспомощных, слабых, голодных, бросили в бой против немецких танков, минометов и автоматов. Наблюдая за боем, я торопливо делал записи в дневник, с которым не расставался. На моих глазах падали сотни людей. Я слышал стоны раненых. Мины пролетали с воем над моей головой. У меня просили воды, но в моей манерке не было ни одной капли. Свистел ветер. Качались кусты. С редких деревьев стремительно осыпались листья. Канонада длилась до вечера. Нам был отдан приказ — отступать. Но нас перехватил неприятель. Осветив ракетами бегущих, на нас направили огонь из автоматов. Группа отступающих из 17 человек набрела на неглубокую траншею. Я был в этой группе. В канаве нельзя было укрыться с головой. А пули свистели, не умолкая. Я догадался прикрывать голову шанцевой лопаткой. Ударяясь о нее, пули падали мне под ноги, в песок траншеи. Я вспомнил сновидение о последнем дне моей жизни. Но всё же не переставал молиться: «Господи, сохрани мою жизнь — я всю её посвящу добрым делам». Голова соседа справа упала мне на грудь. Через минуту то же было и с соседом слева. Когда стрельба прекратилась, кто-то крикнул:
— Вылезайте!
Из семнадцати человек в живых осталось трое. Четырнадцать убитых, как видно, не догадались — прикрывать голову шанцевой лопаткой. Втроем мы направились в восточную сторону, надеясь встретить своих. Скоро мы зашли в лес. В моей сумке были сухари. У товарищей не было никаких запасов. Я поделился с ними. Спать мы расположились в лощинке под соснами. Для тепла теснее прижимались друг к другу, радуясь, что остались живыми. Утром я пошел на разведку. На лугах паслись коровы, овцы и гуси. Значит, тут нет немцев, — решил я, — иначе всё бы это было уничтожено. Возле ручья я побрился, чтобы от русских командиров не получить нагоняя за небрежный вид.
Большое село было расположено на косогоре. Из труб прямыми столбами поднимался дым. На площади стояли грузовые автомобили. Кабина одного из грузовиков была покрыта красным флагом. Я ускорил шаги. Приблизившись к селу, среди красного я заметил белый круг, а на нем черную свастику. Сердце дрогнуло. Я заторопился к лесу, где меня ждали два товарища. Но из села с криком «Хальт! Хальт!» за мной устремился немецкий солдат. Бежать было бесполезно. Я остановился. Подбежавший солдат после приветствия «Гут морген» отобрал у меня часы «Омега», вытряхнул из моей сумки патроны, далеко забросил противогаз, а винтовку переломил о колено. После этого он обыскал меня и, найдя в дном из карманов «Мыло молодости-секрет красоты» с декольтированной дамой в профиль на обертке, взял себе. На флакон одеколона «Красная заря» он почему-то не позарился.
Солдат привел меня в штаб на допрос к русскому человеку, как видно, старому эмигранту. Речь этого человека была культурной. Гитлера он превозносил до небес. Узнав, что я писатель, он самоуверенно предсказал:
— Только при национал-социализме вы сможете свободно распустить свои творческие крылья.
Он заверял меня, что в ближайшие дни немцы будут в Москве.
— Натерпевшись от Сталина, вы сможете теперь написать правдивую книгу, не кривя душой.
Закончив допрос, он пожелал мне всего хорошего. К вечеру в этом селе собралось много пленных. На ночлег нас загнали в школу, поставив между людьми кадку для неотложных надобностей. Окна деревянной школы были закрыты ставнями. Почти все пленные курили махорку. Я задыхался. Мое место было у окна. Размахнувшись, я изо всей силы ударил в раму.
Зазвенели стекла. Раскрылась ставня и в ту же минуту возле окна застрочил пулемет. Но теперь я наслаждался чистым воздухом сквозь разбитое стекло.
Свободное копирование
