Записки неизвестной - 118

1 мая (в. ст.) в Париже был большой праздник, именины короля. Лудовик Филипп знает, что Парижане любят веселиться, не пропускает случая увеличить свою популярность и старается всеми средствами ублажить народ, во главе которого его поставили обстоятельства и его собственная воля. Уже в продолжение нескольких недель строились лавки и театры на Елисейских Полях. 1 мая в два часа началось гулянье. Елисейские Поля закипели народом, открылись лавки с лакомствами и мелочными товарами, завертелись фортунки, закривлялись паяцы, загремела музыка, смельчаки полезли на мачту (mat de cocagne). На открытых сценах начались представление: изображали военные эволюции, сражение Французов с казаками... само собою разумеется, что первые всегда оказывались победителями. Напротив этого воинственного театра был другой, где танцевали балет. Все это было оживлено, но не буйно. Посмотрели на все эти увеселение и отправились домой.

Из нашего семейства были только Алексей Васильевич и Анна. У Кати и мальчиков корь. Александра Ивановна в большом беспокойстве. У всех находящихся здесь Русских также корь в домах.

День был прекрасный; из окон ваших видны были толпы гуляющих, освещенные заходящим солнцем. Когда смерклось, мы пошли в Тюильрийский сад, хотела оттуда смотреть фейерверк, но побоялись тесноты. Между тем зажглась иллюминация, по аллеям и площадям сада стояли зажженные треугольники. Впрочем, иллюминация вообще была не великолепна. Мы погуляли немного и, возвратясь домой, забрались на самый верхний этаж, на чердак Адели,— горничной убирающей наши комнаты; при этом случае я полюбовалась как было чисто и мало в крошечной комнатке бедной девушка которая целый день работает убирая комнаты, не так как у нас их убирают, во ежедневно выколачивая мебель и вытряхая ковры. Это доказывает, что во Франции даже в низших классах развита потребность жить порядочно.

В десять часов мы опять пошли на Елисейские Поля: там было все то же, что и поутру, только закрылись уже два большие театра, а взамен их открылись два публичные бала. Мы посетили один из них с вывеской А la ville de Paris; там было множество народу; танцевали неблагообразные личности, не было ни одной дамы в шляпе: все в чепцах или в прическах несмотря на то, что бал происходил под открытым небом. Я по наивности не заметила ничего неблагопристойного, но нам оказали потом, что танец, который танцевали очень неприличен и, что мы напрасно были на этом бале. Мы, впрочем, остались там всего несколько минут. Надобно отдать справедливость Французам — они сделались смирнее. На этом празднике все обошлось тихо.

Мы были с Анной на соединенном заседании пяти академий: 1) Академии Наук, 2) Французской Академии, 3) Академии Надписей и Словесности, 4) Академии Художеств и, наконец, Академии Нравственных и Политических Наук. Заседание происходило в Институте и открылось речью Беньйо, не особенно занимательною; после нее был прочтен отчет о премии, назначавшейся за лучшее сочинение по сравнительной филологии и о предоставлении ее г. Лафаю, издателю французских синонимов. Г. Бюрнуф читал о происхождении буддизма, но так монотонно, что более усыплял нежели возбуждал внимание. Г. Бюрнуф пользуется репутацией первоклассного ученого, но вовсе не смотрит таковым. Его цветущее улыбающееся лицо свидетельствует, что наука не слишком утомляет его. Рауль Рашет, член Академии Художеств, прочел очень хорошую статью о Пуссене, в которой, как это всегда водится, приплел похвалы Франции. Г. Бланки, член Академии Нравственных и Политических Наук, прочел отрывок из сочинения о восточном многоженстве. В отрывке этом ясно и красноречиво выражалось религиозное чувство. В то время как он читал, я с любопытством смотрела на одного Египтянина, сидевшего недалеко от нас; видно было, что чтение Бланки, затрагивавшего вопрос, близкий восточным людям, произвело на него сильное впечатление. Г. Ансело, услужливый чтец плохих стихов, прочел отрывок из эпической поэмы Иоанна д'Арк Александра Суме (de l'Académie Franèaise). В заключение, г. Бусенго (Bonssingault) de l'Académie des Sciences должен был прочесть о золотых и платиновых рудах, но не знаю по какой причине мы были избавлены от этого чтение. Из Академии мы отправились в мастерскую Айвазовского. Он написал две новые большие картины. Какое огромное дарование, какое чувство природы! Жаль только, что он не умеет так же хорошо писать фигуры как море и воздух. Посмотреть на его картины италиевских берегов Средиземного моря, словно побывать в Италии. В заключение наших утренних странствований, мы были в Булонском лесу, который не представляет ничего замечательного и вовсе не соответствует своей славе. У вас называли бы его не лесом, а лесочком.