Записки неизвестной - 110

По случаю именин Алексее Васильевича, у вас обедали Гудовичи, Строгановы, графиня Разумовская. Трудно встретить почти семидесятилетнюю старушку, которая была бы так любезна и привлекательна как графиня Разумовская. Вот богатая русская натура. Жаль только, что она так предана свету, странствует, живет в Париже и ничего не делает для своего отечества.

Вечером была в концерте в пользу пострадавших от землетрясения в Гваделупе, который был дав в доме банкира Торна. В хорах участвовали певцы и певицы, принадлежавшие к цвету парижской аристократии. Соло пели Mlle Торн и еще какая-то особа, весьма некрасивая. Во все это не доставило бы большого удовольствие если бы в числе исполнителей де было Марио, Лаблаша и Тальберга. Последний очаровал меня.

Трудно вообразить какой неизъяснимо-гармонический инструмент делает он из фортепиано, вызывая звуки исполненные чувства, переливы мягкие, упоительные как голос Гризи. На этом вечере все способствовало очарованию: великолепная зала, нарядные дамы, благоухание цветов, упоительная музыка.

В это время просто разорялись на Гваделупу: пели для нее, танцевали, разыгрывали лотереи, давали спектакли, открывали подписки, делали сборы. Похвально это рвение, во всему надобно звать меру. Нельзя обирать одних, чтобы помогать другим. Притом же в Париже все до такой степени обращается в моду, что, по милости этого, и хорошие побуждение становятся приторными.

Базар для Гваделупы, устроенный королевой и принцессами, вполне удался. Среди бронзы, хрусталей, игрушек, тканей и цветов блестела кисть Энгра, картины Изобее, морские виды Гюдена и Айвазовского и акварели многих известных художников. Тут были музыкальные произведение Галеви, романсы Либара и Дасье, книги известных авторов. Тут в первый раз явилось произведение женщины, решившейся только для доброго деда выступить на литературное поприще: женщина эта — г-жа д'Арбувидь, написавшая три прелестные повести, имевшие огромный успех не только в легитимистских салонах, но и во всех, где, что-нибудь читают и о чем-нибудь говорят.

Италианцы еще не уехали, хотя в опере уже не поют. На прощанье они пели Stabat Mater. По-моему, нельзя было лучше исполнить это превосходное произведение Россини. Марио восхитительно пропел первое соло. Его голос вливался в душу. Пели Гризи и Тамбурини. Я воображала, что им будут восторженно рукоплескать, шумно благодарить за наслаждение, которое они доставляли, осыпать их венками и букетами. Ничего не бывало. Им немного похлопали, бросили букета четыре, из которых три одна русская дама, и публика тихо разошлась без возгласов и излияний.