Судьба одной дворянской семьи... - 96

Существовал закон, который повелевал родителям эмигрантов возвратиться в жилища, где они обитали в 1792 г., и оставаться в них под надзором местных властей. Отец мой, живший в предместье Вез с начала августа того года, надеялся удовлетворить требованиям этого закона, оставаясь теперь здесь же. Но и город Мулен со своей стороны заявил требование, чтоб отец явился туда и оставался под его надзором. Отец настаивал на своем праве жительства в Везе, а муденские городские власти знать этого не хотели и возбудили против отца судебное преследование; а в наказание за сопротивление отец был приговорен к двухлетнему заключению в кандалах, хотя процесс еще не кончился. За этим последовал приказ об его аресте, но к счастью моему отцу удалось вовремя скрыться. Таким образом, для нас открылась новая эра страданий и гонений.

Между тем здоровье г. Гишара, давно подорванное, заметно становилось все хуже и хуже. Он уже несколько лет страдал сильным удушьем, к которому в последнее время присоедипилась водянка, быстрое развитин которой не дозволяло ему ровно никакого занятия и делало его сущестнование очеиь тяжелым; он уже не в состоянии был выходить из своей комнаты и вскоре мы его потеряли. Сам он не ожидал такого быстрого конца и еще наканупе смерти, с наслаждением вдыхая запас фиалок, принесенных мною больпому, он мечтал о своем родном крае и говорил, что невременно поедеть туда, как только выздоровеет. На другое утро он уже был в агонии. Мы все собрались вокруг постели умирающего и стали молиться за того, на ком в эту минуту были сосродоточены все наши мысли и чувства; поглощенные этим несчастьем, подавленные горем, мы забыли про все остальное, не позаботясь о мерах предосторожности. Вдруг к отцу подходит мальчик, без препятствий проникший в дом, и подает ему пакет от лионского городского правления на имя г. Гишара. "Он умирает, отвечает отец; отнеси это письмо в правление нашего предместья". Вскоре после того мальчик вернулся опять. "Я нашел там только одного члена, который открыл пакет и сказал мне: "Это меня не касается; ступай опять в дом Гишара и скажи, что там должны принять это письмо". Отец развернул его и прочел: это был новый приказ об его аресте. Наскоро написали росписку и вручили ее посланному, который с тем и ушел. Так нам осталось неизвестно лицо, которое так великодушно сумело предупредить нас вовремя об этой новой опасности.

Мы и после смерти Гишара оставались у него в доме, благодаря доброму расположению и участию к нам его вдовы. Но отцу приходилось тщательно скрываться от продолжавшихся розысков и преследований; такое положение ужасно тяготило его и ожесточало его характер; находили минуты, когда, исполненный горечи и нетерпения, он громко призывал свободу или смерть. Сколько раз случалось мне в то время слышать от него: "лучше умереть, чем жить так, как я живу; пусть возьмут меня, пусть казнят, и все будет кончено; я не могу долее выносить подобного существования, лучшо смерть. — "А я-то, батюшка, а я! Что же станется со мной?" Какого труда стоило мне, чтоб его успокоить, чтоб внушить ему хоть сколько-нибудь смирения и надежды; а едва только мне удавалось достигнуть этого, как новый прилив раздражения разрушал всю мою работу. Не будучи в состоянии сладить с собой и все повторяя: "лучше умереть, чем жить вечным узником", он вышел однажды в сад — и был замечен, так как его постоянно сторожили.

Наместник Гишара, отъявленный якобинец, тотчас отдал приказ произвести обыск в квартире вдовы; сам же он, к великому своему неудовольствию, и к нашему счастью, должен был немедленно уехать по какому-то важному делу. Исполнение этого приказа было поручено комиссару, который оказался порядочнее, чем тот полагал. Он сейчас же отправился к одной знакомой нашей, объяснил ей, какого рода дело поручено ему, и просил ее предупредить нас о том. "Я уверен, что он у г-жи Гишар, но я прошу, чтоб он удалился, или же чтоб мне дали знать, где он спрятан: я не стану его там искать". Затем он ушел, назначив час обыска. Как только мы об этом узнали, все возможное было сделано, чтоб укрыть отца от всех взоров; с замиранием сердца ожидали мы критической для нас минуты, как вдруг раздается сильный звонок. У дверей стоит высокий человек, весь закутанный в плащ; он спрашивает отца. Служанка отвечает, что его здесь нет; тот уверяет, что он здесь. "Я его друг, ничего не бойтесь; меня зовут Ростеном; скажите ему, что это я". При этом имени дверь открыли и, впустивши вновь пришедшего, тотчас снова замерли.

Г. Ростен был отставной офицер, принимавший участие в защите Лиона во время осады, который отличался не одной храбростью и знанием военного дела, но и редким благородством души. Он только что возвратился из далекой поездки. Узнавши о новых преследованиях, постигших отца, он поспешил к нему на помощь. Когда мы сообщили ему наши опасения, он стал убеждать отца немедленно удалиться отсюда. "Идемте сейчас со мной, оставьте дом, где постоянно подозревают ваше присутствие". — "Как же это, среди дня?" — "Бог будет охранять нас; жить так, как вы, значит не жить". Когда это решение было уже принято, нужно было как можно скорее привести его в исполнение. Служанка бросилась за надежной перевозчицей, которая причалила со своей лодкой к узенькому проулочку, как раз против наших ворот. Высторожив благоприятную минуту, когда не видно было проходящих, отец мой, весь закутанный в плащ, как и его друг, вместе с ним перешел через улицу, сел в лодку — и вот они уже посреди реки. Они благополучно переплыли Сону и скоро были вне опасности в то время, как мы испытывали за них мучительную тревогу. Комиссар явился в назначенное время, боясь поднять глаза, чтоб не увидеть слишком много; мы могли бы сказать ему: "смотрите смелее!" — но теперь для нас лучше было, чтобы не подозревали удаления отца.