Двадцать пять лет на Кавказе - 184

7 июля в назначенный час сборная колонна была готова, и мы потянулись гуськом по извилистой дороге к Казикумуху. С нами же поехал и старший доктор войск в Дагестане Эдуард Романовича Гольмблат, с которым я был немного знаком, а в этот раз, едучи вместе и все время в разговорах о разных делах, познакомился ближе. Э. Р. Гольмблат был замечательный человек на Кавказе по двум причинам: во-первых, начав свою службу в крае с ранней молодости и не отличаясь никакими особенными по своей специальности заслугами, он в течение долгих лет, переходя от одного повышения к другому, достиг должности генерал-штаб-доктора всей Кавказской армии, с чином тайного советника и несколькими звездами до Белого Орла включительно -- карьера в медицинском ведомстве довольно редкая; во-вторых, отличался многими такими курьезными оригинальностями, что анекдоты о нем были неистощимым кладом для охотников до забавных и смехотворных рассказов. Особенно его чрезвычайная трусливость -- не в смысле военном, ибо как доктору ему нечего было и отличаться храбростью, -- давала бесконечный анекдотический материал. Лошадей держал он не иначе как самых старых, отъявленных кляч, и на тех ездил только шагом, беспрерывно бранясь с кучером, как только тот вздумал бы прикрикнуть на лошадей или взяться за кнут, а при малейшем спуске выходил из экипажа и брел пешком. Так, нередко случалось мне видеть и в Шуре, и в Тифлисе покойного Эдуарда Романовича, идущего с семейством, и в местах мало-мальски неровных он слезал и шел пешком, а дамы его ехали дальше. При разъездах по краю на почтовых, садясь в тарантас, он неизменно на каждой станции подтверждал своему человеку и ямщикам, чтобы отнюдь не смели ехать скоро и предупреждали его, где будет спуск с горки; ямщик, не выдерживавший двадцативерстного перегона и пускавшийся рысью, подвергался крику, брани и не получал на водку. Самым мучительным горем для почтенного доктора была необходимость отправляться с отрядами, причем приходилось ехать верхом. Как ни жалка была кляча, на которой он пускался в путь, но все же и ей было подчас невтерпеж, особенно когда ее обгоняли другие, а некоторые шалуны из штабных офицеров нарочно хлопали нагайками, гикали и т. п. -- она невольно пускалась вдруг рысью... Эдуард Романович хватался за гриву, бледнел, краснел, звал своего вестового казака, и тот должен был хватать разгорячившегося буцефала за поводья. Фигуру изображал он тогда из себя самую комическую: галстук вылезет за воротник, брюки без штрипок поднимутся выше голенищ, фуражка съедет набок или затылок...

Помню уморительную сцену. Кажется, перед походом в 1852 году в Шуре послал он своего казака на конный базар купить лошадь. Приходит казак и докладывает, что приторговал у татарина отличную лошадь, не старую, крепкую и дешево.

-- Что же в ней хорошего? -- спрашивает Эдуард Романович.

-- Во всем, -- говорит донец, -- хорошая, ваше превосходительство.

-- А шаг у нее спокойный?

-- И шаг спокойный, и скачет хорошо, ваше превосходительство.

-- Скачет?! Пошел вон, болван! Не надо, даром не возьму!

Сконфуженный казак ушел в недоумении, а мы, собравшиеся у милейшего Эдуарда Романовича с воскресным визитом несколько офицеров, не воздержались и разразились хохотом, что весьма озлило хозяина, и он ушел в свою комнату, не простившись.

Большой любитель преферанса, покойный вечно горячился, выходил при проигрышах из себя, вскакивал, бранился, а шутники нарочно выкидывали разные штуки и помирали со смеху. На эту тему анекдотов было тоже без числа.

Однако, как я уже сказал, проведя почти сорок пять лет на службе исключительно административной, покойный всегда пользовался почетом и особым расположением высших властей.

Несколько часов пути до Казикумуха укрепили наше знакомство, и только под конец мы чуть было не рассорились серьезно. У самого аула протекает с ревом и бешенством, как обыкновенно в горах, река Кара-Койсу, через которую перекинут мост на правый берег к нашему укреплению, мост прочный, но узкий и по необъяснимой действительно беспечности без перил. Наскучив длинным переездом шагом, я по старой моей тушинской привычке, выехав на ровную площадку перед мостом, вдруг шлепнул нагайкой свою лошадь и марш-марш пронесся через мост на ту сторону и в гору к крепости. Совсем не приготовленный к такому внезапному с моей стороны пассажу, доктор обомлел, закрыл глаза, скорее слез с коня и, когда тоже приехал в укрепление, встретил меня весьма сердито и резким выговором за неуместные над ним шутки, прибавив, что в другой раз со мной не пойдет вместе, что таких глупостей он не любит. Сколько я ни извинялся, все было напрасно, и дулся он на меня долго.

Покончив приемку и посетив раненого 21 июня майора Дубельта, начинавшего уже поправляться, я переправился обратно на левый берег и присоединился к прибывшему между тем отряду, расположившемуся на небольшой каменистой площадке, у самого аула, где мы застали уже давно там расположенными 1-й батальон Ширванского и 1-й батальон Самурского полков.