XL.  

На Гамашинских высотах мы расположились лагерем, полагая, что здесь придется нам продолжать скучное прозябание, надоевшее уже порядочно на Турчи-Даге. Утешали мы себя тем, что здесь по крайней мере теплее, не так часты и непроницаемы туманы, вообще легче тянуть службу аванпостную.

Вечер, пробили зарю, ударили на молитву -- весь лагерь по искони принятому прекрасному обычаю огласился стройным пением в каждом батальоне молитвы Господней, построенные на линейках роты усердно осеняли себя большими крестами, слышался шепот произносимых молитв; на темном фоне звездного неба вырезывались обрывы, причудливой формы горные цепи, где-то вдали то мерцал, то исчезал огонек; торжественная тишина нарушалась изредка только фырканьем лошадей в коновязях... Раздалась последняя барабанная дробь, обряд кончился, все расползлись по палаткам, а люди, назначенные в цепи, секреты и прочее, тронулись в путь.

-- Господин адъютант, -- слышу я зов моего батальонера Сойманова: -- Извольте идти за приказаниями-с.

-- Сейчас иду.

И навесив шашку, пускаюсь в путь, беспрестанно натыкаясь на коновязи, наступая на какого-нибудь завернувшегося в шинель фурштата или цепляясь за палаточные колья и веревки, что производит сотрясение в палатке и оттуда слышится сердитый голос: "Какая там скотина (или шельма) по палаткам ходит!". Добравшись кое-как до штаба, я получил совершенно неожиданные приказания: в семь часов утра приемщикам от всех войск отправиться в Казикумух для получения провианта, спирта, патронов и прочего, затем в 10 часов командующий войсками со штабом, дивизион нижегородских драгун, часть конной милиции, наш и 2-й батальоны Дагестанского полка и четыре горных орудия выступают туда же, где присоединяют к себе своих приемщиков. Оба же апшеронских батальона с остальной артиллерией и двумя сотнями донских казаков остаются в Гамашах под начальством генерал-майора Грамматина.

Я поспешил назад в палатку, чтобы поскорее усесться за составление требований на сухари и прочее, за эту квинтэссенцию адъютантской премудрости. Но милейший Илья Алексеевич, выслушав приказания штаба, в свою очередь, приступил к отдаче приказаний по батальону уже описанным мною раньше способом и целый битый час держал меня безо всякой надобности свидетелем бесконечных внушений и распеканий фельдфебелей, заказов повару и т. п. Как только я порывался уходить, раздавались слова: "Позвольте-с, успеете-с".

Наконец, уже в десятый раз выслушал я повторения о назначении по десяти человек от каждой роты в мое распоряжение, и чтобы фурштаты хорошенько смотрели, а то если-де у какой лошади окажется побитая спина, то меньше пятисот палок не ждал бы, и чтобы повар приготовил бы закуску и пирожков с кашей и т. д. Забрался я в свою палатку и застал своего сожителя батальонного доктора Ал. Павлов. Джогина уже в постели и весьма довольного перспективой выступления в Казикумух: все равно куда бы то ни было, лишь бы не стоять на одном месте, а главное -- коли бы где-нибудь дела, то есть драки, перестрелки. Таковы были общие желания офицеров, даже медиков, не только ради честолюбивых видов на награды, но и из простого стремления избавиться от скуки монотонной лагерной жизни: даже и солдаты, которым всякий поход приносил лишний тяжелый труд, лишения и опасности, предпочитали движение продолжительному пребыванию на месте, где, собственно говоря, солдату оставалось тоже не много свободного времени и покоя. Аванпостная служба, исключительно отбывавшаяся пехотой, конвоирование приемщиков продовольствия, при малейшем свободном времени -- учения, собирание по кручам и балкам горючих веществ для варки себе пищи, таскание за две-три версты по круче огромных ротных котлов с водой или, например, нащипывание руками по скатам гор травы для полковых и своих артельных лошадей, а ведь их было немало, штук 70--80 при батальоне, -- все это и без похода делало службу солдатскую далеко не легкой, а тянулась она тогда de jure 25, a de facto 28--30 лет!..

Покончив с составлением требований и билетов больным, которых следовало сдать в Казикумухе, я последовал примеру доктора: растянулся на походную кровать, то есть на холст, натянутый между двумя вьючными сундучками, завернулся в пальто и бурку, задул свечу и вскоре заснул.