Двадцать пять лет на Кавказе - 126

В десятых числах августа сидел я в укреплении за каким-то писанием, входит нарочный закатальский нукер и подает мне пакет с надписью "Весьма нужное, в собственные руки". Ну, думаю, вероятно, получили сведение о каком-нибудь новом нашествии; распечатал -- что за история! -- в пакете какая-то небольшая записочка, незнакомый почерк, читаю: "Спешу вас поздравить, сейчас получен "Инвалид", в котором напечатан высочайший приказ от 23 июля о переименовании вас в корнеты с зачислением по кавалерии. Желаю и впредь быстрого повышения. Покорный слуга А. Дебу". Я чуть не обнял нарочного... Побежал к офицерам гарнизона сообщить радостную весть, поспешил сказать своей канцелярии, готов был, кажется, в набат ударить, одним словом, восторгу не было конца! Наконец, вот они давно желанные, давно мысленно лелеянные эполеты; достиг-таки цели!

Переименование мое возбудило всеобщее удивление. Известно, что гражданский чиновник, хотя бы и действительный статский советник, вступает в военную службу или прежним военным чином, если уже служил в войсках, или юнкером; а тут прямо из гражданских чиновников в офицеры и кого же? -- какого-то совсем малоизвестного, без громкого имени, не состоящего при главнокомандующем господина... И действительно, не будь в этом случае исключительно настойчивого ходатайства князя Михаила Семеновича, такое переименование было вещью немыслимой. Через много лет после этого мне удалось разыскать в архиве Военного министерства переписку о моем переименовании, и тут только я уяснил себе, как все это произошло. Князь Воронцов, проехав, как сказано выше, по Лезгинской линии в Шемахинскую губернию, отправился оттуда в Кисловодск -- обычное пребывание летом. Отсюда уже, без сомнения по памятной заметке Ильи Орбельяни, 14 июня князь писал военному министру князю Чернышеву письмо, в котором говорил, "что элисуйский пристав весьма часто должен собирать милицию, участвовать с нею в военных действиях и вообще делать по военным обстоятельствам края распоряжения, могущие быть успешно выполненными только лицами, носящими военное звание; что должность эту занимает ныне (т. е. в 1849 году) губернский секретарь З., который известен мне по отличной службе, распорядительности и храбрости, оказанной им в Тушетии при отражении набегов дидойцев, за что он и получил в 1846 году Георгиевский крест; что, наконец, желая оставить именно сего чиновника на занимаемой ныне должности, просит исходатайствовать высочайшее соизволение на переименование в корнеты с состоянием по кавалерии". Вследствие этого последовал 9 июля доклад военного министра государю, в котором было сказано, что по существующим узаконениям губернский секретарь З. никакого права на переименование не имеет, но удовлетворение ходатайства князя Воронцова, в уважение заслуг сего чиновника, зависит единственно от высочайшего соизволения. На докладе в Варшаве, где государь тогда находился, последовала резолюция, подписанная графом Адлербергом 15 июля: "Высочайше повелено исполнить".

Таким-то образом превратился я окончательно в военного офицера. Очень хотелось мне поскорее нарядиться в военный сюртук; ротный командир предложил своего солдата-портного к моим услугам, но материалов в Элису, понятно, никаких достать нельзя было. В Нухе, говорили, можно было найти все необходимое, и я решился немедленно съездить туда, и кстати, посмотреть город -- для меня же увидеть какое-нибудь новое место искони было одним из наибольших удовольствий. Но время было такое тревожное, слухи о качагах и неприятельских партиях, "намеревающихся вторгнуться в наши пределы" (как писалось в официальных бумагах), так настойчивы, что уехать, да еще без разрешения, я не мог. Я уже собирался писать окружному начальнику и просить дозволения отлучиться дня на два, как вдруг, совершенно неожиданно, через нарочного получил известие, что князь Эристов с отрядом двигается к Элису и к вечеру будет у меня. Сделав все распоряжения к приему гостей, я выехал навстречу и в нескольких верстах за Кахом действительно встретил шесть рот грузинских гренадеров с двумя горными орудиями и полусотню казаков, двигавшихся под начальством полкового командира Дебу; при них ехал и мой окружной начальник князь Эристов. Приняв от меня рапорт "о благополучии", его сиятельство не выдержал, чтобы в присутствии офицеров отряда не показать своей начальнической власти и тут же распек меня "на все корки".

"Вы-де теперь хотя и военный офицер, но должны знать, что занимаете гражданскую должность и эта часть составляет главнейшую вашу обязанность; между тем вы больше времени употребляете на бесплодные гонения за шайками и прочее", -- тут же оборвал он меня, и за критику действий генерала Шварца по взысканию доходов с имений султана, высказав ту нелепость, о которой я уже упоминал выше, что генерал-лейтенант -- третье лицо в государстве, а прапорщик -- последнее и не смеет судить о действиях первого.

Дебу, по-видимому, желал загладить неприятность, сделанную мне взбалмошным Эристовым, и стал меня поздравлять с чином, прибавив, что теперь я, вероятно, брошу статскую службу и совсем перейду в военные, что-де прямее ведет к цели. Поблагодарил я его очень и за это, и за сообщение с нарочным известия о переименовании, и мы тронулись через аул к укреплению.

Не прошло пяти минут, Эристов как бы забыл уже о встрече и распекании, начал шутить, спрашивал, почему я не в военной форме, а в "дурацкой чухе", и т. п. Я воспользовался этим и получил разрешение съездить через несколько дней в Нуху за покупками, если не будет каких-нибудь особенных препятствий.

По прибытии к укреплению отряд расположился вблизи, на поляне, а Дебу и Эристов поместились у меня. Цель их движения была предупредить неприятеля, который, по полученным в Закаталах сведениям, собирался значительной партией напасть на какой-то пункт между Элису и Нухой, и мне приказали тотчас же послать нарочного по этому направлению предупредить жителей и начальство Нухинского уезда, дабы при появлении неприятеля или получении верных известий о его приближении немедленно дали знать в Элису, и тогда отряд поспешит к угрожаемому пункту. Покончив с этим служебным делом, Дебу и Эристов, не теряя золотого времени, приказали поставить стол, подать карты и с двумя готовыми партнерами, прибывшими в их свите, засели за ералаш с переговорами.

Прожив у меня два дня, в течение которых никаких тревожных известий ниоткуда получено не было, Дебу и Эристов с двумя ротами отправились обратно в Закаталы, а батальон с двумя орудиями остался при Элису до дальнейших распоряжений. На следующий день я поехал в Нуху.