Идет человек не от мира сего

14. Идет человек не от мира сего

На фотографии отличники: "человек не от мира сего" третьеклассник Валя Берестов во втором ряду слева; Саша Фатов (см. о нём в письме Валентина № 11 от 5.03.1945 г.) и Коля Лоскутов (см.о нём в гл.19 "Калуга - Казахстан")в первом ряду слева.Калуга,1939 год, 10-я ж.д.школа.

Фотография из архива Дмитрия Берестова.

 Если Валя был чем-то увлечён: чтением, своими мыслями – он полностью отключался от внешнего мира и уже ничего вокруг не замечал. Я уже нарисовал одну картинку, как Валя читал свежую газету. Вот еще одна картинка. Валя идет из школы какой-то странной походкой, он спотыкается, наталкивается на встречных прохожих, волочит свой портфель с учебниками и тетрадями чуть ли не по земле. Это означает, что он весь в плену своих дум и мечтаний, а возможно, в уме сочиняет стихи. Об этой своей особенности Валя прекрасно знал:

 А если я по улице хожу,

 То ничего вокруг себя не вижу.

 Одни мечты плывут, как облака.

 В таком состоянии Валя не замечал недостатков своего туалета: что пионерский галстук съехал набок, что на рубашке расстегнулась пуговица, а шнурок на ботинке развязался.

 Кто-то видел во всем этом странность, необычность, кто-то называл Валю чудаком, а кто-то считал такое поведение Вали расхлябанностью. Однако психологи утверждают, что развитие вундеркиндов, а Валю, вне всяких сомнений, можно было к ним причислить, негармонично, и при высоком интеллекте они могут демонстрировать бытовой и социальный инфантилизм. Валина мама, Зинаида Фёдоровна, относилась к странностям своего сына с юмором, могла его пожурить и только, ни в коем случае не ругала за неряшливый и отрешённый вид. Я считал Валю чудаком, ведь чудаки украшают мир. Вместе с тем, в необычности Валиного поведения угадывались признаки дарования. Я был уверен, что все талантливые люди – не от мира сего.

 Идет человек не от мира сего,

 Вводя в искушенье собак.

 Отличало Валю от других мальчишек и многое другое. Некоторые мальчишки с нашей улицы «грешили» неформальным словом, но я никогда ничего подобного не слышал от Вали, да и он от меня тоже. Конечно, какую-то словесную шалость он мог позволить, например, я слышал от него такой, вызывавший у мальчишек смех, не совсем приличный каламбур о бегстве татарского хана Мамая с Куликова поля: «Впереди нас рать! Сзади нас рать! Вокруг нас рать! Вся Русь! - вскричал Мамай, - и с раной побежал в Сарай». Впрочем, когда мы были взрослыми и однажды ехали из Москвы в Калугу, или, наоборот, из Калуги в Москву, обо всем переговорив, стали коротать дорожное время, рассказывая друг другу анекдоты. И вот тогда Валя позволил себе рассказать анекдот «с картинками» – без «картинок» терялась его острота.

 Валя никогда не был агрессивным, забиякой. Таким, скорее, был его брат Дима, отличавшийся горячим и вспыльчивым характером. Я, как и Дима, мог вспылить, или поссориться с кем-либо из сверстников, но, всегда поступая, как считал, по справедливости. Так, в школе я заступался за еврейского мальчика Додика из нашего класса, которого преследовал крепыш Ломов (фамилию хорошо запомнил, так как она соответствовала своему хозяину). Валя же был миролюбив и, как теперь говорят, толерантен. Я не помню, чтобы Валя с кем-то был в ссоре, не говоря уже о том, чтобы с кем-то подрался. Если Вале кто-то не нравился, он уходил в сторону, переставал общаться. Выйти из себя, взорваться, обругать обидчика – этого Валя не позволял. Конфликты каким-то образом миновали его. Все негативные впечатления, которых и в детстве не избежать, Валя носил в себе, а все хорошее он выплескивал наружу. Он бурно радовался, когда было, чему радоваться, заразительно смеялся, когда было смешно, и был неисправимым оптимистом, заражая своим оптимизмом окружающих. Таким Валя остался на всю жизнь.