|
|
Допрос. Отбой. Допрос. Отбой. Допрос. — Ваш брат… Соколов впился в меня глазами. — Если вам дурно, можете облокотиться на столик. Я побелела сквозь тюремную белизну. — Этот ваш брат, он что, летчик? В руках у Соколова письмо, это одно из фронтовых писем от моего однофамильца-летчика, мы начали переписываться, я молилась за него, чтобы он не погиб, он еще моложе меня, мне было в войну двадцать семь, а ему двадцать три, может быть, мы и были дальними родственниками… — Нет, это не мой брат. У меня нет братьев, и этот летчик вскоре погиб. — Помимо любовных писем и стихов, у вас еще и друзей много, мужчин, с кем это у вас переписка по имени Лев РЫ. — А!.. Это мой школьный товарищ, он сразу же после школы уехал жить в Минск. …Левушка, мой золотой, дорогой, моя умница, он сам не писал и запрещал мне писать о чем-нибудь серьезном, наши письма похожи на французскую светскую хронику, с анекдотами, с юмором… — А вы не встречались с этим Львом РЫ за эти годы ни разу? — Как-то виделись, когда я оказалась в Москве и он приехал из Минска. — А в студенческие годы вы с ним не встречались? — Нет. — А в каком институте он учился? — Не знаю. — Тогда ведь многих студентов арестовали за антисоветчину… Соколов смотрит на меня не отрываясь. Дьявол. Господи, спасибо, что ты создал сердце железным. Соколов опустил глаза в письма… это же явный намек… он знает все о нас с Левушкой… такой же намек, как с пощечиной Абакумову. Отбой. |