|
|
Допрос. Ведут в другую сторону, ковер, зажмурилась от яркого света, к Абакумову! Вся эта игра наконец кончилась, домой, домой, вводят в оклеенную дверь… встал… такой же холеный. — Садитесь. …мистика, дьявольщина: он начинает светский разговор об искусстве, кто талантливее из братьев Тур, как я отношусь к министру культуры… он что-то ждет от меня… чтобы я упала к нему в ноги, умоляла, просила; я этого не сделаю… что-то темное, страшное… на полуфразе увели. Отбой. Допрос. — Нуте-с! Что же это вы отмочили в Гагре, в винном погребке, того тоста в Бадене вам было мало, решили и здесь отличиться! Ну! — Вспомнить тост невозможно. — Так значит: «Бей грузин, спасай Россию»?! Как от удара пришла в себя. …все… это приговор… — Ну рассказывайте! — Рассказывать нечего, если я и могла это сказать, то как шутку… как остроту… — А все-таки, хоть и в шутку, могли это сказать? Что, для красного словца и сережка из ушка! — Не могла. — Ну уж тут полно свидетелей, компания из Дома творчества, а может быть, это не шутка, а ваше убеждение… — Он что-то читает и, не отрываясь, спрашивает: — А что за история у вас была в Праге? — Руководитель джаза запросил за оркестровку большой гонорар, и пришлось доставать деньги через… — Деньги нас не интересуют. Зачем вас вызывал посол. — Познакомиться, пожелать удачи. — А к послу никто ни с чем не приходил? — Я не знаю. …неужели Макарова, кроме того, что пошла к послу, еще и написала об этом?! Зачем? Зачем ей надо куда-то бегать, писать, вершить чужие судьбы? У нее с Герасимовым все есть! Им только Бог или забыл, или не захотел вложить душу. Теперь у посла могут быть неприятности за доброе отношение ко мне. Отбой. |