Теперь часто задумываюсь о детстве моей внучки. На первый взгляд, у неё есть всё, что она хотела бы иметь. До десяти лет моя дочь возила её отдыхать на море в комфортные Робинзон-клубы, базирующиеся на крохотных участках земли. Мы желаем ей хорошего будущего и ежедневно увеличиваем её «надо» — сначала один иностранный язык, потом второй, третий, четвёртый, сейчас уже пятый плюс бассейн, теннис и т.д. Мы, сами того не понимая, отняли у неё главное — пространство, пространство внешнее и внутреннее, от которого черпаются внутренние силы развития личности. Я вижу, как она преображается на природе, помню, как она отчаянно хохотала, ступив впервые на бескрайний берег Балтийского моря в Юрмале. Так что с материальным пространством справиться мы можем, а с внутренним стержнем, кажется, переусердствовали, и пора ослабить эти вожжи любви к ней...
Я же, в отличие от внучки, росла в тесном родстве с природой, она питала меня, и я, несмотря на голод и полуголод, на недоедания в детстве, несмотря на хрупкость телосложения и маленький рост, до десятого класса никогда не болела. Моё внутреннее пространство было бесконечно свободно, надо мной не довлело слово «надо» — я была счастливой точкой на собственной орбите, вступающей в жизнь. Долго казалось, что у меня недостаточно сильный характер, и я совершала поступки, не свойственные моему характеру.
Так, в конце четвертого класса я забралась на чердак нашей маленькой школы, наносила в консервных банках воды и устроила в классе дождь при отличной погоде. Марья Петровна даже не спросила, кто это сделал. Она нас всех хорошо знала, как и почерк поступков каждого из нас. Просто после уроков, как всегда в таких случаях со мной, сказала: «Пойдём на крылечко, там и поболтаем».
Жаль, что ей поздно дали звание Заслуженной учительницы. Для меня она была перезаслуженной, она была мне старшей подругой. На крылечке она ни разу не упомянула о дожде в классе, но поверила в моё искреннее раскаяние. Только дождём мои «подвиги» всё-таки не закончились. В пятом классе на спор я разобью школьную Доску Почета, в шестом уведу два класса во время занятий в кино на «Сильву» и «Каменный цветок». Стало стыдно, когда в кинозал вбежали наши классные руководительницы и стали кричать: «Шестой «Б» и шестой «В» — на выход!».
Но в зале было темно и, как сказали мне когда-то мои дочери, «в совесть мою им было невозможно посмотреть». После этого случая мои проказы закончились, и я научилась критично оценивать своё поведение, быстро взрослеть, готовить себя к вступлению в комсомол и ощущать себя ответственным человеком.
В школе продолжалась своя жизнь, наполненная событиями. Я подружилась с нашей «англичанкой». Пришла она в школу в наш седьмой класс не первого сентября, а только к концу месяца. Учили мы английский с пятого класса, но она пришла в ужас от наших знаний, вернее, от незнания предмета. Однажды она пришла в школу в пальто и красивой шляпке, но, как нам, девчонкам, показалось, с голыми ногами. Спросить было неудобно, но мы стали гадать, в чулках она или нет — и, конечно, нам было не до урока. Она или догадалась, или услышала наши переговоры, но подошла к первой парте и просто сказала:
«Потрогайте, я в чулках, и называются они капроновые. Сейчас их ещё мало у нас, но скоро, девочки, вы все их будете носить».
В классе поднялся веселый шум, даже мальчишкам стало интересно. Кто-то из девчонок сказал:
«Зоя Фёдоровна, а Вы знаете, что нам всё нельзя: нельзя даже на праздничный вечер прийти в школу в фильдеперсовых чулках без разрешения классного руководителя, а Вы говорите такое..!».
Через год с ней произошла, как мне казалось, трагедия — она вышла замуж. Слово «чиновник» в те времена существовало только в литературе. В народе их называли начальниками, а чаще — казёнными людьми. Мне в четырнадцать лет было непонятно, как вообще можно было выйти замуж за такого — не лётчик, не моряк, а какой-то человек, который и любить-то не умеет, ему же не положено! Как же она могла полюбить такого?
А у него случилась трагедия: умерла молодая жена, оставив троих дошколят. Я же всё размышляла и говорила себе, что дети — это ерунда, а как же она, самая красивая, самая нарядная, всегда с маникюром и в модных чулках будет жить даже не в городе, а в Шаровичах (деревня рядом с Рудней)?
В народе говорили, что ему давали новую квартиру в городе, но он её отдал другой семье, а для себя снял деревенский дом. Так как же Зоя Фёдоровна будет жить в деревенском доме и топить русскую печь, если ей мама Мишки Волчкова стирала и гладила вещи???
Мне казалось, что в чём-то мне самой непонятном любимая учительница меня предала. В том возрасте любовь казалась чем-то неземным и уж никак не в деревенской хате.
Свободное копирование
