Недетское детство - 12

 Пусть простят меня дети, для кого я пишу эти воспоминания, пусть простят меня дорогие друзья, которые тоже будут читать эти строчки, за то, что я усложняю их чтение, что не соблюдаю временные дистанции, перебегая из прошлого в настоящее и обратно — из сегодня во вчера. Я пишу не научный доклад и не занимаюсь математической логикой — если честно, то с логикой у меня было сложновато всю жизнь. Так вот. Я пишу в беспорядочном «порядке», как подсказывает мне моя память.

 Продолжаю: я, как и Сеня, полюбила Москву. По тому времени я была хорошо начитанной девочкой. По литературе и художественным альбомам довольно хорошо знала центры Парижа, Петербурга и Москвы. В Париж я попаду очень не скоро, быстро узнаю в этом городе «мой Париж», но в моём представлении город нужно было бы перевернуть, потому что казалось, что всё, окружающее меня в этом городе, живёт в зеркальном отображении. Смешно, но с Парижем у меня и сейчас такие же отношения.

 Петербург конца пятидесятых потряс меня и культурой, и менталитетом. Каждый его житель знал свой город как азбуку, поэтому, если ты готовился задать вопрос, ты должен был быть готов и к обстоятельному ответу. А как ленинградцы стояли в очередях и на транспорт, и в магазинах! Я ещё не знала, что где-то рядом по соседним улицам ходит мой будущий муж, ленинградец, блокадник. Всё это ещё было далеко впереди...

 Москву я тоже знала неплохо и очень любила и люблю Москву «дядюшки Гиляя». Моя внучка, как мне кажется, очень похожа на меня, но она растёт человечком, очень уверенным в себе. В три года она заявляла: «Я тоже человек и мне нужна свобода!» или «А я это знаю точно!». Я тоже старалась быть уверенной, но бывали моменты и всевозможных сомнений, причём с годами их становилось больше. С некоторым страхом я впервые ехала в Москву, и встречать меня на перроне Белорусского вокзала должен был дядюшка Сеня. Я боялась: а как мы встретимся, а как мы узнаем друг друга? Но мы встретились и мгновенно узнали друг друга. Не успела я выйти в тамбур вагона, как увидела и узнала в нём родного человека, а он улыбался и махал мне руками. Мы и вправду были похожи. Позже, когда он уже работал в магазине, его сотрудники, которые меня не знали, стучали в его кабинет со словами:

«Семён Львович, к Вам сестра приехала!»

 А впервые дни гуляния по Москве Сенечка всё спрашивал, почему я не удивляюсь, ведь я же в Москве. А я ему отвечала, что потому и не удивляюсь, потому что я в Москве! Любовь к Москве нас и объединяла.

 А те первые годы после Победы ему было в столице сложно. Галя, младшая дочь дяди Фимы, всю жизнь до пенсии проработавшая за границей в СЭВе (Совете Экономической Взаимопомощи стран социалистического содружества), расскажет мне о её детских воспоминаниях, связанных с жизнью и бытом тех лет.

 Материально мы тогда жили очень скромно. Месяцами кормились макаронами и жареной картошкой, которую великолепно готовил Сенечка. Поверьте, я никогда в жизни больше не ела картошки такой вкусноты, какую ела в детстве. Жили мы тогда очень скученно. Никто не знал, какое новое лицо сегодня появится в нашем доме, а кто с нами распрощается в надежде обустроиться в новых условиях. Но это и было самое незабываемое время в моей детской жизни, и жизнь эта проходила шумно, весело и дружно, и все мы становились близкими родственниками навсегда.

 А как мы рисовали себе наше будущее, как много говорили о нём! Мечтал о будущем и старший брат Гали — Миша, мой самый любимый кузен и мой ровесник. В ту пору мы были студентами, и я пророчила ему прекрасное будущее. Учился он одновременно и в институте ЦветМетЗолото, и в театральном. Вспоминаю, как он, уставший, с электрички добирался до крыльца дома в Реутово, выносил раскладушку во двор и мгновенно засыпал. Рано женился, родилась необыкновенно красивая девочка Женечка, но слабого здоровья. Она очень хорошо окончила школу, оканчивала МГУ, но на одном из последних экзаменов умерла. Смерть дочери сломала Мишу физически — начались болезни. Я рада, что он смог приехать к нам в Мюнхен незадолго до своей смерти. Только ни я, ни дети не знали, что это была наша последняя встреча...

 Не пощадила жизнь и моего младшего кузена Борю Золотовицкого, сына тети Цили, по отцу — Борю Генинсона... У него было безоблачное детство. Держа его за ручку, я с ним часто бегала по музеям. Его любимым был Политехнический. С раннего детства знал и он, и мы все, что он будет математиком — он всегда побеждал на всех олимпиадах. Он привык побеждать, но мы забыли, что Боря – еврейский ребенок с «пятой графой». По наивности и веря в Оттепель, Боря отнёс документы в знаменитый Мехмат, и его «зарубили» на первом же экзамене. Москва буквально загудела. Сколько людей, сколько организаций, начиная со школы, в которой Боря учился, было задействовано в эти тяжёлые для него дни, я не знаю. Дело дошло до ЦК партии, и какая-то комиссия при ЦК вынуждена была пригласить его для повторного экзамена. Дали задачу для второго курса института, но Боря доказал, что задача нерешаема, и объяснил, почему. Так он стал студентом. Учился он легко и с интересом. Ещё на первом курсе он подружился с Борей Березовским, и эта дружба продолжалась до окончания института. Продолжилась она и потом в совместной работе в НИИ. В итоге Боря стал научным рабом будущего олигарха: он выполнял все его курсовые, писал за него и кандидатскую, и докторскую. По договорённости в пятницу они встречались, и наш Боря за несколько часов разъяснял Березовскому то, над чем трудился не меньше недели. «Босс» щедро расплачивался и ставил новые задачи. Учёный раб преклонялся перед «сверхгением», как он того называл, а работал на него только потому, что понимал: черновая работа сверхгению неинтересна, так как во всём видел конечный результат и уже со студенческих лет делал свои первые миллионы.

 В начале 90-х Боря с мамой, женой Инной и дочерью Аней оказываются в Израиле. Там говорили, что из Советского Союза в эту страну приезжает каждый второй или музыкант, или математик, и каждый требовал работу по специальности. Борю на работу взяли сразу в какой-то научный центр, так как имя у него в этих кругах уже было. Но радость новой и свободной жизни была недолгой: на Борю обрушилась трагедия — он заболел очень редкой и плохо изученной болезнью. Название по-английски состоит из трех букв аббревиатуры: сначала у человека пропадает голос, а потом он физически превращается в ребёнка.

 Инна, дорогая, мы все кланяемся тебе, благодарим тебя за твой подвиг и мужество, за то, что ты с достоинством несёшь свой крест и не отдала Борю в чужие руки! Я теперь не езжу в Израиль — боюсь увидеть Борю на руках у Инны... Это зрелище для меня страшнее смерти. В молодости мы все молоды и такими молодыми останемся на всю жизнь, думается нам...

 Всем после войны было трудно. Не был исключением и Сеня. Первое время он танцевал в каком-то ансамбле песни и пляски, потом недолго играл в футбол за команду «Торпедо», а нашёл себя в бизнесе (уже в пятидесятые годы он называл себя бизнесменом) — стал директором гастронома в районе «Сокола». Его магазин был лучшим в районе. Даже в «голодные» девяностые он снабжал жителей своего микрорайона всеми необходимыми продуктами, а когда организовал выпечку горячих пирожков, к нему съезжались люди даже из других районов Москвы. Он был на своём месте. Единственное, что он не выполнил — это обещание мне долго жить... Умер в феврале 2001 года.