Прозрение - 1

Гл. 2. Семья. Прозрение

Моего выхода из отпуска на работу с нетерпением ждал новый сотрудник нашего предприятия — отставной морской офицер. Знакомство с новым для него делом мужчина начал с изучения отраслевых научных журналов и сборников. Интерес вызвали у него опубликованные в них мои статьи. В день моего выхода на работу он позвонил в отдел и предложил встретиться в вестибюле. Гонимая любопытством, я примчалась к месту встречи первой. Вскоре ко мне подошёл мужчина на вид лет пятидесяти несколько странной наружности: высокий, худой, с прямыми русыми волосами до плеч и военной выправкой.

— Маленький философ, — с вежливым поклоном представился мужчина. — Ваши научные статьи меня заинтересовали, но в них нет изюминки, — сказал он с оттенком печальной серьёзности и глубокого убеждения.

— Что вы хотите, — дружелюбно спросила я без вопросительной интонации, чтобы хоть что-то сказать; молчание выглядело бы невежливо.

– Хочу сделать вам подарок, — с этими словами мужчина протянул мне небольшую книгу в красном переплёте.

— Норберт Винер. «Кибернетика», — прочла я на обложке.

— Книга, провозгласившая рождение новой науки, — добавил собеседник, чуть наклонив голову набок, словно предлагал взглянуть на проблему моих исследований под несколько иным углом.

— Чем буду обязана за подарок? — поинтересовалась я.

— Перестройкой мышления.

Недоумение заполнило мой взгляд, направленный на него.

— На основе кибернетики, — с дружеской улыбкой тут же добавил он.

На этом закончилась наша первая встреча. Я вернулась в свой отдел и с интересом принялась за чтение подаренной мне книги.

Кибернетика, зародившаяся в сороковых годах в США, долгое время в СССР была непризнанной наукой. Как могут действовать одни и те же законы управления в машинах, в живой природе и в обществе? Тем более в нашем особом социалистическом обществе!

В конце шестидесятых кибернетические идеи стали проникать в научные работы и в Советском Союзе. Самоорганизующаяся система — та изюминка, которую хотел видеть философ в моих трудах. Мы стали часто встречаться. Философ давал мне книги, брошюры, статьи. Я перерабатывала материал, делала свои наработки, показывала ему.

— Неубедительно, — комментировал он.

Приносила другие варианты.

— Не то, — хладнокровно перечеркивал он мои труды.

Я упорно продолжала исследования.

— А теперь? Так?

— Опять не так, — разочарованно вздыхал философ и предлагал мне новую партию литературы.

Книги он выписывал для меня даже из Центральной столичной библиотеки по межбиблиотечному обмену. Я прорабатывала их и представляла на его суд очередные варианты.

— Не так, — кривился он, доводя меня до слез.

— Научите, как, — просила я.

— Всему можно научиться, но ничему нельзя научить, — философствовал он. — Знания — это то, что достигается собственным пониманием.

Его серо-голубые глаза улыбались снисходительно и лениво. Однако эта улыбка действовала на меня успокаивающе и вызывала доверие. Времена года сменялись, а захвативший нас поединок продолжался.

— Не могу! — отчаивалась я.

— Можете! — ободрял он меня терпеливо и доброжелательно.

Что можно сказать о философе? Человек он неординарный, сочетающий в своём характере холодный практический ум с поразительной эксцентричностью. Любил бросить вызов общественному мнению какой-нибудь необыкновенной выходкой. Это подчеркивал и своей внешностью. Отпустил волосы до плеч в наше строгое советское время, словно хотел выделиться из общей массы. Призывал быть личностью, а не единицей толпы. Имел свое обоснованное мнение по всем вопросам, высказывал его прямо и откровенно, но не навязывал другим. Его отвлечённый, рассеянный, блуждающий взгляд как бы подчёркивал, что в нём кроются мистические знания того, что другим недоступно, но не кичился этим. По мнению многих он чудак, а мне с ним было интересно.

Что я знала о его семье? Немногое. Меня это мало интересовало. Просто я относилась к философу с пониманием, а он вознаграждал меня порой необычайной откровенностью и кое-что успел мне поведать. Родился в Ленинграде. Его отец — историк — собрал богатую домашнюю библиотеку. Мальчик с детства зачитывался книгами. Когда началась война, был школьником. Отец ушёл добровольцем на фронт и вскоре погиб. Пережили с матерью блокаду. От домашней библиотеки ничего не осталось. Война наложила свой отпечаток, разбудив в мальчике упорство, страстную тягу к познанию мира, в то же время сделав его замкнутым, одиноким. Высшее военно-морское училище, служба на флоте. В память об отце создавал свою библиотеку. Страсть к чтению заставляла набирать в морские походы уйму книг. Когда возраст его перевалил за тридцать, а он всё ещё оставался целомудренным, над ним стали подшучивать: «Спать надо не с книгой, а с женщиной». Рекомендовали прислушаться к совету, который дал древний философ Сократ своему ученику: «Женись, несмотря ни на что. Если попадётся хорошая жена, будешь счастливым, а если плохая — станешь философом».

Человеку, столь увлечённо познающему устройство мира, в возрасте за тридцать действительно пора бы уже постичь и что такое страсть, супружество, тот особый таинственный мир, скрытый от него, непознанный. Поддался на глупый спор. После возвращения из похода выберет на танцплощадке самую красивую девушку, и она, не успев глазом моргнуть, согласится выйти за него замуж. Девушку выбирали компанией. Спор выиграл! Красивая девушка, только что окончившая школу, согласилась выйти замуж за высокого стройного офицера приятной наружности с благородными чертами лица, светлыми глазами и ясным взором. Так одной семейной парой стало больше на свете, богатом разными парами, но весьма бедном любовью и уважением.

Началась совместная жизнь. Родился сын. Жена посвятила себя уходу за ребёнком, ожиданию мужа из походов и учений. А муж оказался представителем той группы мужчин, которые не любят, когда их стесняют определёнными обязательствами. Женившись, он тут же загрустил по установленному ранее образу жизни. Он свободолюбив и любит всё, что ещё не распознано, что заключено за семью замками. Ему нужна жена, с которой можно говорить не только о любви, но и (предпочтительнее!) обо всех мировых проблемах. Его жена подобные разговоры не поддерживала, и он увлёкся философией.

Так шло время. Прошло двадцать лет семейной жизни. Вырос сын. Тоже поступил в Высшее военно-морское училище, но чтением не увлекся. Философ вышел в отставку. В домашнем уюте он томился. Встреча со мной и стала для него отдушиной. Наконец-то он мог излить всю широту своих нестандартных взглядов и непопулярных идей. Обращались мы друг к другу уважительно на «вы», называя по имени и отчеству. Никакой фамильярности в отношениях друг к другу не допускали. Мы работали!