Армия - 8

И все же я решил поступать в Московский инженерно - физический институт. Приемные экзамены во все институты Союза начинались 1 августа, кроме трех институтов: в МИФИ, в Физтехе в г. Долгопрудном и на физико-математическом факультете МГУ, где экзамены начинались с 1 июля, сразу после выпускного бала в школах. Все желающие могли себя испытать на мифическом тесте без ущерба для своего самолюбия и потерь. Провалился, а это происходило с девятью абитуриентами из десяти, взял документы и спокойно поступай в любой другой ВУЗ. Я был лишен такой возможности. Готовился серьезно в карауле, ночами, в свободное время. Решал задачки по Антонову, листал физику, вспоминал образы молодогвардейцев, читал адаптированные книжонки на немецком языке, выписывал новые слова и повторял их про себя, пока разводил караул. В воинской части знали, что летом я уеду сдавать экзамены, а некоторые понимали, что я никогда больше не вернусь в поселок Нея, население которого перевалило десять тысяч человек в 1962 году, и он стал городом.

В апреле ко мне подошла жена начальника части Пахомова и предложила сыграть главную роль в новой пьесе Анатолия Софронова, модного тогда драматурга, «Миллион за улыбку». А. Софронов затем стал главным редактором журнала «Огонек», которым мы зачитывались в семидесятые годы. Жена Пахомова уговорила несколько жен офицеров, кого-то из гражданских, и мы стали репетировать. Нас никто не учил двигаться по сцене, никто не объяснял, что надо делать с руками, как произносить фразы. Перед нами стояли лишь две простейшие задачи: выучить свою роль наизусть и запомнить, когда и за кем надо произносить свои фразы. Репетиций было немного, артисты менялись, слова не отскакивали от зубов, часто путались и создавали неразбериху. Но афишу поторопились вывесить в части и в поселке. Для города Нея театр был чудом, некоторой невидалью, атрибутикой большого города. И вот театр пожаловал в провинциальную глушь, и в главной роли выступает столичный артист. После Есенинских вечеров «артистом» частенько обзывали меня в части, а я не возражал. В душный июньский вечер на спектакль народ собрался со всей округи, да еще пригнали отдыхающую половину роты. Люди стояли в проходе, дышать было не чем, хотя двери и окна были распахнуты. Мы волновались, нам казалось, что спектакль провалится, ведь мы к нему совсем не были готовы. Да, и не ожидали мы, что наше выступление вызовет в городке такой ажиотаж.

Когда я вижу в кино тюремный театр, то вспоминаю наш спектакль: без декораций, с наспех подобранными и одетыми костюмами, без грима и без занавеса. Сейчас бы публика освистала такую труппу, а тогда все зрители просидели, не вставая, два с половину часа, пока шел спектакль. В моей памяти сохранилось лишь необычное ощущение цивильного костюма, который на меня в последнюю минуту натянула жена начальника. Откуда она достала почти новый костюм моего размера, я не смог догадаться, в части все были ниже меня. А вот конец пьесы был скомкан, прибежал директор клуба и сообщил, что начальник части приказал сразу после спектакля объявить танцы, приехал какой-то важный человек, ему хотели показать и наш оркестр. Легко приказать, а как выполнить приказ моментально, если кто-то был в наряде, инструмент заперт, как всегда в таких случаях ключа от каптерки не было, а киномеханик-трубач был в поселке. Зрители еще хлопали, а мы уже носились по клубу. Так и осталось от спектакля только необычное ощущение цивильного костюма.