Государственные преступники в Черниговской тюрьме... - 3

 Таким образом, вера в народ, старая, хроническая, можно сказать, болезнь русской литературы. Позднейшая шла по ее стопам. Можно было бы привести целые томы доказательств. Но это не входит в нашу задачу. Ограничимся концом "Железной дороги" Н. А. Некрасова:

 Да не робей за отчизну любезную...

 Вынес достаточно русский народ,

 Вынес и эту дорогу железную --

 Вынесет все, что господь ни пошлет!

 Вынесет все -- и широкую, ясную

 Грудью дорогу проложит себе.

 Жаль только -- жить в эту пору прекрасную

 Уж не придется ни мне, ни тебе....

 Любовь к народу покрыла собою политические страсти и соображения. Характерный пример тому -- падение крепостного права. Фактически освобождение народа сделано было самодержавным царем Александром II-м. Из политических соображений все враги самодержавия, противники абсолютизма должны были бы, по меньшей мере, замолчать это событие. Но что же мы видим? Даже Герцен и Чернышевский, несовместимые, казалось бы, с неограниченною царскою властью, не поколебались восхвалить императора, раз он сделал великое дело для народа.

 Первый из них писал: "Имя Александра принадлежит истории: если бы его царствование завтра же окончилось,-- все равно, начало освобождения сделано им, грядущие поколения этого не забудут... Гнилое, своекорыстное, алчное противодействие закоснелых помещиков, их волчий вой -- не опасен. Что они могут противопоставить, когда против них власть и свобода, образованное меньшинство и весь народ, царская воля и общественное мнение. Мы имеем дело не с случайным преемником Николая, а с мощным деятелем, открывшим новую эру для России; он столько же наследник 14 декабря, как Николая. Он работает с нами для будущего"... "Из дали нашей ссылки мы приветствуем Александра II именем, редко встречающимся с самодержавием,-- мы приветствуем его именем Освободителя"... И это имя, данное эмигрантом, привилось и сохранилось до конца жизни Александра II-го. А Чернышевский писал: "Высочайшим рескриптом 25 ноября и 24 декабря 1857 г. благополучно царствующий государь император начал дело, с которым, по своему величию и благотворности, может быть сравнена только реформа, совершенная Петром Великим... Благословение, обещанное миротворцам и кротким, увенчает Александра II-го счастьем, каким не был увенчан еще никто из государей Европы -- счастьем одному начать и совершить освобождение своих подданных".

 Знаменательно, что менее чем через 1 1/2 года после освобождения крестьян, вызвавшего приведенные строки, Николай Гаврилович был посажен в Петропавловскую крепость. В ней он пробыл до 1864 года, когда сенат приговорил Чернышевского к 14-тилетней каторге, сокращенной затем на половину.

 Одновременно с освобождением крестьян вспомнили, вероятно, и о декабристах, о которых русское общество молчало в течение всего мрачного николаевского царствования.

 В связи с этим по рукам ходили запрещенные рукописные стихи их, а также А. С. Пушкина. С жадностью читал я и, переписав, тщательно хранил следующие стихотворения нашего великого поэта:

 Пока свободою горим,

 Пока сердца для чести живы,

 Мой друг, отчизне посвятим

 Души прекрасные порывы.

 Товарищ, верь: взойдет она,

 Заря пленительного счастья,

 Россия вспрянет ото сна

 И на обломках самовластья

 Напишет наши имена.

 Еще более хорошим казалось мне "Послание в Сибирь" того же А. С. Пушкина:

 Во глубине сибирских руд

 Храните гордое терпенье;

 Не пропадет ваш скорбный труд

 И дум высокое стремленье.

 Несчастью верная сестра --

 Возбудит бодрость и веселье,

 Придет желанная пора:

 Любовь и дружество до вас

 Дойдут сквозь мрачные затворы,

 Как в ваши каторжные норы

 Доходит мой свободный глас.

 Оковы тяжкие падут,

 Темницы рухнут, и свобода

 Вас примет радостно у входа,

 И братья меч вам отдадут.

 Страшно нравился и "Ответ на послание Пушкина" декабристов.

 Струн вещих пламенные звуки

 До слуха нашего дошли;

 К мечам рванулись наши руки,

 Но лишь оковы обрели.

 Но будь покоен, бард: цепями,

 Своей судьбой гордимся мы,

 И за затворами тюрьмы

 В душе смеемся над царями:

 Наш скорбный труд не пропадет --

 Из искры возродится пламя,

 И православный наш народ

 Сберется под святое знамя.

 Мечи скуем мы из цепей

 И вновь зажжем огонь свободы.

 И с нею грянем на царей,--

 И радостно вздохнут народы.

 Весьма популярны были имена многих декабристов, особенно повешенных: Пестеля, Муравьева-Апостола, Каховского, Бестужева - Рюмина, Рылеева. Некоторые стихи последнего были довольно известны Особенно следующее:

 Я-ль буду в роковое время

 Позорить гражданина сан

 И подражать тебе, изнеженное племя

 Переродившихся славян.

 Нет, не способен я в об'ятиях сладострастья

 В постыдной праздности влачить свой век младой

 И изнывать кипящею душой

 Под тяжким игом самовластья.

 Наконец, зачитывались "Русскими женщинами" Некрасова, в которых, в лице княгинь Трубецкой и Волконской, обрисованы жены декабристов.

 Моя мать часто напевала такого содержания песню, имевшую вероятно отношение к декабристам, глубоко запавшую в мою душу и часто вспоминаемую в тюрьме:

 Не слышно шуму городского,

 На Невской башне тишина,

 И на штыке у часового

 Горит полночная луна.

 Вот бедный юноша, ровесник

 Младым цветущим деревам,

 В глухой тюрьме заводит песню

 И отдает тоску волнам

 Припомнилось мне, что часто у матери при этой песне показывались слезы на глазах и она, глубоко-религиозная, всегда как-то переходила после этого к рассказам о страданиях Христа "за людей и правду".

 Эти воспоминания доставляли в тюрьме наибольшие терзания. Мне так вот и представлялось, что сидит моя бедная мать, думает о сыне, плачет и поет эту песенку, рисуя в моем образе "бедного юношу, ровесника младым цветущим деревам".

 В тесной связи с воспоминаниями о декабристах велись беседы и читались рукописные произведения о польских восстаниях, хотя власти распространяли о поляках такие сведения, что матери ими пугали детей. В интеллигентных слоях общества известна была близость декабристов с польскими революционерами ЗО-х годов. Из среды последних популярны были имена Лелевеля, Залевского, Мироолавского, Добровского и особенно -- Симона Конарского, этого офицера, полагавшего возможным совершить всемирный переворот и устроить жизнь человечества на новых началах. Прожив около 6 лет эмигрантом в Италии, он затем возвратился в Польшу, продолжая революционную деятельность. Но в 1839 году был арестован в Вильне и расстрелян. Многочисленные поклонники изрезали тот столб, у которого казнен был Конарский, и разобрали на память куски дерева. Необыкновенно популярны были и мне очень нравившиеся "полонезы" Конарского (особенно No 9), но принадлежали ли они именно этому Конарскому -- не знаю. Хотя исполнявшие их говорили, что "полонезы" написаны революционером Конарским. Из деятелей 60-х годов упоминались имена Мирославского и еще чаще -- Огрызко, служившего в министерстве финансов, издававшего в Петербурге "Слово" на польском языке, а затем арестованного в 1863 г., увезенного в Вильну и приговоренного к смертной казни, замененной 20-ти летней каторгой. Все это исполнено было по настоянию "Муравьева-вешателя", как прозван был граф Михаил Николаевич Муравьев, назначенный в 1863 г. генерал-губернатором в Северо-Западном крае и прославившийся жесточайшими расправами с поляками. Он, собственно говоря, был главным виновником популярности польского восстания 1863-1864 г. г. И в этом случае сыграли роль не только его жестокость, а, быть может, еще более его биография. Родной брат казненного декабриста Александра Николаевича, воспитанник московского университета, основатель первого в России тайного политического общества в 1816 г., энергичный деятель "Союза Благоденствия" -- и вдруг -- "вешатель"! Интеллигентное русское общество не менее польского с отвращением относилось к подобной эволюции, а поляки, наоборот, пользовались симпатиями, как борцы за свободу. В польском восстании принимали участие и некоторые российские граждане, особенно учащаяся молодежь.